Подал листок радисту. Он без устали стучал ключом. Его лицо было серьезно, губы плотно сжаты.
— Что случилось?
— Мыс Челюскин не отвечает, — отрывисто сказал он. — Даю общий вызов.
На пароходе положение осложнялось. С каждой минутой крен увеличивался: разошлись льдины и, лишенное опоры, судно теперь целиком зависело от поступающей в машинное отделение воды — чем больше ее прибывало, тем сильнее был крен, а чем круче был крен, тем энергичнее становился напор воды.
Спасательные работы затруднялись тем, что никак не удавалось дать электрический свет. Обычно дизель-динамо запускали очень быстро. Теперь же, словно назло, двигатель капризничал.
Этот аварийный агрегат стоял на палубе, укрытый в дощатой будке. Повесив на гвоздь тусклый фонарь, Сергей Токарев возился с помпой — из-за крена она отказывалась подавать воду для охлаждения цилиндра. Чтобы помочь ему, я схватил ведро и начал таскать воду из цистерны, находившейся на ботдеке. Ходить по палубе, неудержимо кренившейся на правый борт, становилось все труднее. Приходилось одной рукой держаться за поручни, чтобы не свалиться.
Притащив Токареву несколько ведер воды, я снова направился в машинное отделение.
Из мрака по-прежнему доносились тревожные, отрывистые голоса, лязг металла, чавканье брандспойта, плеск воды.
Брандспойт явно не справлялся с откачкой. При всем напряжении он выбрасывал за борт не более 10 тонн воды в час. Между тем установка цементного ящика должна была занять еще немало времени. Я приказал Трофимову поднять пар во вспомогательном котле, чтобы пустить в ход мощные паровые водоотливные средства.
— Для этого нужно двадцать часов, капитан, — сказал старший механик.
— А вы поднимите в три.
— Могут выйти из строя трубки.
Бережливый и заботливый, старший механик, кажется, готов был оберегать свое хозяйство даже на дне морском. Но обстановка заставляла нас идти на риск, и через несколько минут Алферов принял на себя обязанности кочегара и сам взялся за разводку огня под вспомогательным котлом. Шланг от брандспойта был заведен в горловину котла — надо было накачать в него минимум 12 тонн воды.
А света все не было…
Казалось, что прошла уже целая вечность. Между тем аврал начался всего 40 минут назад. События развертывались все быстрее, и только педантичный Андрей Георгиевич успевал регистрировать их с точностью до одной минуты, чтобы потом подробно описать аварию в вахтенном журнале.
В 24 часа крен достиг 30°. Это была критическая точка. Еще немного — и все грузы, какие только находились на корабле, должны были с грохотом и треском сорваться с места и обрушиться на правый борт, а это было бы началом конца.
Я вскарабкался по трапу наверх и стал пробираться в радиорубку. Полянский все так же сосредоточенно стучал ключом, держась одной рукой за краешек вздыбившегося стола, чтобы не упасть. В зубах у него дымилась трубка.
— Отозвался Рудольф, — спокойно сказал он, — сейчас передаю донесение.
Я набросал на клочке продолжение рапорта:
«24.00. Крен достиг 30 градусов тчк Качаю воду вспомогательный котел одновременно разведены огни так как откачаться брандспойтом невозможно…»
Полянский придвинул этот клочок к себе, кивнул головой и продолжал передачу.
— Вызывайте Челюскин, — сказал я, — пусть связываются с нами каждые десять минут.
Никогда еще «Седов» не был в таком трудном положении. Его мачты низко наклонились. Палуба перекосилась. Собаки, оставшиеся за бортом, выли все жалобнее. Их вой далеко разносился по безмолвной пустыне. Холодные, безразличные звезды скупо озаряли сумеречным сиянием наш накренившийся корабль и бескрайние льды. Что, если нам придется оставить его? Что тогда сулит нам, беззащитным от полярной стужи, дрейф на этом вечно движущемся, изменчивом льду?
И вдруг у меня за спиной послышался знакомый вздох дизеля. Он вздыхал сначала слабо, потом все громче, и вот все судно огласилось размеренным шумом этой работающей машины, самое дыхание которой действует успокоительно. Токареву наконец удалось исправить помпу и привести аварийный агрегат в действие.
Спустился в машинное отделение, чтобы еще раз проверить, как идет работа. Открыв дверь, я остановился и невольно зажмурился от неожиданности: в глаза ударил резкий, ослепительный свет электрических ламп, от которого мы уже отвыкли.
Теперь можно было как следует осмотреться. Как измотались люди за этот час! Трофимов и Алферов, запорошенные угольной пылью и измазанные машинным маслом, возились у топки вспомогательного котла. Люди, работавшие у брандспойта, который был поставлен у самого водопада, низвергавшегося из-под крышки холодильника, насквозь промокли. От них шел пар. Но никто не чувствовал мороза, и рукоятки брандспойта мелькали вверх и вниз с потрясающей скоростью.
