Пушер обманывал мальчишек, на все готовых ради шприца с дурью. Как установили саперы, взрыв должен был прогреметь сразу после активизации детонатора. Взрывников разнесло бы в клочья, так что Пастуху просто не с кем было бы расплачиваться своим снадобьем.
Впрочем, Пастух мог и не знать, что детонатор в бомбе немедленного действия. Его могли не посвятить во все детали готовящейся операции. Так это или нет, сам Пастух, отлично известный полиции Плимута, поведать не мог, поскольку был зарезан в собственной квартире. Посему вопрос, кто стоял за его спиной, оставался открытым. А что торговец наркотиками действовал не по своей инициативе, в этом сомнений не возникало. Зачем пушеру гибель тримарана? Ни за чем. А кому от этого выгода? Тем, кто жизненно, а вернее — финансово заинтересован в устранении фаворита гонки. Однако доказательств причастности к подготовке диверсии кого-либо из дельцов подпольного тотализатора у полиции не было.
Происшедшее заставило не только журналистов заговорить о легкости, с которой на берегах Туманного Альбиона можно раздобыть стрелковое оружие и взрывчатку. Интервью с политиками, возмущенными этим удручающим фактом, заполнили эфир. Речи их были исполнены праведного негодования, чем весьма напоминали те, которыми в предстартовую ночь обменивались собравшиеся на пирсе яхтсмены. Говард морщился: одни эмоции. Ну кто из вас, господа, в состоянии ответить хотя бы на такой простенький вопрос: каким образом попала на британские берега чешская пластиковая взрывчатка из партии, поставленной некогда революционному правительству Сальвадора? А детонаторы китайского производства? Не знаете? Тогда лучше молчите.
В раздражении Говард выключал тайваньскую «мыльницу».
А вокруг все дышало величественным покоем. Океан и человек. Тут все понятно. И в сотрудничестве, когда ветер устойчив, а волны милостивы; и в противостоянии, когда стихия вдруг приходит в исступление, норовя поглотить норовистую скорлупку, с упорством улитки движущуюся к берегам Америки. Тут нет вопросов, одни ответы.
Вот бы Кристину сюда, она бы порадовалась за него.
Он ее сразу узнал.
— Кристина?
Говард возблагодарил небо и секретаршу, соединившую незнакомую женщину с начальником отдела оперативных инвестиций. Такое самовольство категорически запрещалось, и при любом другом случае Говард Баро, покой которого секретарша была нанята охранять, непременно попенял бы ей за это. Но сейчас… Завтра же он вручит ей букет и чек с премиальными. За интуицию тоже надо платить.
— Ты сказала, что ты моя сестра?
— Нет, я попросила соединить меня с мистером Баро. И все.
Будут премиальные! И букет будет.
— Снежинка, как же я рад тебя слышать. Как ты меня нашла?
— Листала «Чикаго трибьюн», а там твоя фотография.
И не просто фотография, мог бы добавить Говард, а снимок с вечеринки в клубе «Эльдорадо», на которой было объявлено о помолвке Говарда Баро с наследницей многомиллионного состояния, американкой в девятом поколении, обворожительной Мэри Хиггинс.
— Поздравляю.
— Спасибо, Кристи. Боже, сколько же мы не виделись!
— Давно. Ты очень изменился, Говард. Ты уже совсем взрослый.
— Еще бы! Я уже почти старый.
— Как мама?
— Ничего. Ты знаешь, отец умер.
— Да, я знаю.
— Но ты не приехала на похороны.
— Я была далеко. В Непале.
— Где?
— В Катманду. Когда вернулась, все было позади. Мама наверняка уже успокоилась, да и не нужно было ей мое сочувствие. Нет ничего отвратительнее неискренних соболезнований посторонних людей.
— Ты преувеличиваешь. Мама тебя любит.
— Она меня забыла, Говард. А ты?
— Что ты, Кристи. Ты для меня… Ты где сейчас?
— В Чикаго.
— Когда мы увидимся?
— Ты действительно этого хочешь?
— Конечно!
— Знаешь, я ведь потому и позвонила. Хотя набирала номер и боялась: вдруг ты не захочешь со мной разговаривать?
— Как тебе такое в голову пришло! Ну, называй свой любимый ресторан. Мы такую пирушку закатим!
— С рестораном не получится. Ты лучше приезжай ко мне.
— Адрес!
— Знаешь больницу святого Патрика?
— Ты больна?
— Приезжай, Говард. Спросишь внизу, тебе подскажут, как меня найти.
— Я уже еду, Кристи!
Ждать лифта он был не в силах. Помчался по лестнице. В подвальном гараже прыгнул в свой «Мустанг» и вдавил в пол педаль газа. Как он не снес шлагбаум на выезде? Как не врезался в одну из возмутительно медленно крадущихся по улицам машин? Как не сбил какого-нибудь наглого пешехода? Ну, разве что чудом.
Через двадцать минут Говард был у больницы святого Патрика. Подбегая к стойке регистрации, он вдруг подумал, что не знает фамилии Кристины, она же наверняка замужем. Но вариантов не было, и поэтому он спросил у медсестры, поднявшей на него усталые, но все же профессионально внимательные глаза:
— Простите, Кристина Баро… Я могу ее увидеть?
— Одну минуту. — Пальцы девушки забегали по клавиатуре компьютера. — Да, конечно. Правое крыло. 76-й бокс.
— Благодарю вас. А где это?
— Налево по коридору, потом через переход и по лестнице на третий этаж.
Он побежал. Коридор, переход, вот и правое крыло. Дверь, светящаяся табличка над дверью. Он замер. Его губы шевелились, повторяя одно-единственное слово:
— Хоспис. Хоспис. Хоспис.
Его попросили посторониться. Два санитара в светло-зеленой униформе прошли мимо него. Один мужчина нес тонкую папку, другой — черный пластиковый мешок.
— Да, пожалуйста, — он отступил в сторону. — Простите.
Говарду понадобилось несколько минут, чтобы собраться с духом и приклеить к лицу улыбку. Лишь когда это удалось, он открыл дверь и стал подниматься по лестнице.
Бокс № 76. Он посмотрел через стекло, врезанное в дверь. Кристи в палате не было. На кровати, с капельницей, подсоединенной к худой руке, лежала седая женщина, лицо которой покрывали пигментные пятна. Наверное, медсестра ошиблась или произошел компьютерный сбой. Надо спуститься, надо устроить скандал…