А вечером покемарил. Предстояло ночное дежурство, и отдых считался служебно-обязательным. Кто этим пренебрегал, подчас оказывался неспособным сохранять быстроту реакции до утра, а то и с захлестом на следующий день.
Как-то перед рассветом на заводе имени Войтовича застрелили начальника караула и забрали из сейфа шесть пистолетов с патронами. А случилась данная заварушка накануне праздничного парада. Начальство, разумеется, в поту. Не то чтобы всерьез ждали терактов, ну а неровен час — с кого шкуру спустят? Примчавшиеся на место оперативники правильно рассудили, что тут сработал парень, недавно принятый в военизированную охрану. Рванули к нему домой, но от нервов и спешки до того были всполошенные, что не сообразили проверить, цела ли вся его одежда. И полные сутки разыскивали по городу парня в ватнике и кепке (как он на завод ходил). Потом постовой на привокзальной площади сцапал его, обвешанного оружием, просто сам не зная почему, по вдохновению. И был тот в сером плаще и вязаной шапочке. Так что операм досталось крапивой по заду, и много они кручинились, что до дежурства кто в гостях веселился, кто белье стирал в угоду жене.
В двенадцатом часу Томин сидел на вечно кожаном казенном диване в дежурной части Петровки, 38, и играл в шахматы. Кудлатый следователь Орлов шуршал рядом газетой. В соседней комнате разгоняли сон, сражаясь в пинг-понг.
— Противная лошадь, — пожаловалась Зина на томинского коня, удачно вторгшегося в ее позицию. — Как мне ее отсюда выгнать?
Орлов — прокурорский кадр, таявший от Зининых рыжих марсианских глаз — рискнул помочь.
— Я бы вот… — показал он, как ходить.
— А я тогда так, — парировал Томин, прописав в воздухе пальцем великолепный бросок ферзя.
— Тоже мне, советчик, — покосилась Зина. — Шурик, зачем ты рвешься к победе над слабой женщиной?
— Я просто голодный.
— А ужинал?
— Два азу — и ни в одном глазу.
— Жениться надо.
— Перестань меня трудоустраивать.
— Зато жевал бы сейчас домашние бутерброды.
В обычное время о бутербродах заботилась мать. Но у нее двухмесячные каникулы на родине, в Киеве: Зина, естественно, знает и полагает, что момент удобен для агитации.
— В розыске холостяк лучше, — опять встрял Орлов. — Работает, не оглядывается, как бы деток не оставить сиротами.
— Следователь Орлов, инспектор Марчек, эксперт Семенов — на выезд! Убийство на улице Мархлевского…
Орлова с его глупостями как ветром сдуло.
«Зинаида, конечно, выиграет», — думал Томин и, как ни смешно, досадовал и старался отвлечь ее разговором.
— Жениться я не против, Зинуля. Даже составил опись на досуге. Насчиталось шестнадцать желательных качеств. Нереально. К тому же любовь проходит, а аппетит — никогда.
Она сделала маленький шажок окраинной, шелудивой пешкой.
— Шурик, ладья под ударом.
«Вот те раз! Ну никогда с ней не угадаешь, что вытворит», — Томин погрузился в размышления. Он почти изобрел, как одним махом отбиться от пешки и взбодрить своего коня, но голос из динамика погнал на выезд.
Происшествие было плевое. Здоровенный лоб — явно оттуда, еще вчера-позавчера решетки грыз — забрался в промтоварный склад. Запихал в мешок три каракулевые шубы и, воображая, видимо, что так будет лучше, начал перед уходом обрывать провода сигнализации. Она от такого обращения заголосила, замигала, и сбежавшаяся охрана скрутила любителя мехов. Теперь он сидел в помещении конторы, выгороженном внутри склада стеклянными стенками, и два безусых милиционера несли по бокам караул.
Томин разговаривал с начальником охраны и сторожем. Первый, служака лет пятидесяти, был удручен, второй возбужденно словоохотлив.
— Собак нету, — отвечал он на вопрос Томина. — Мы кошек держим.
— Каких еще кошек?
— Видите ли, — пояснил начальник, — склад большой, товар разный, сильный урон бывал от мышей.
— Спасу не было! — затараторил сторож. — Мышь, она ведь все сожрет. Сапоги дай — сожрет. Пианину дай — и ту сожрет. Так что киски у нас. Собак нам никак нельзя.
— Ясно, вы свободны.
Сторож нехотя отошел.
— Той дверью давно не пользуетесь?
Начальник оглянулся на широкую дверь в боковой стене, где под присмотром двух служивых кошек возилась Зина, изучая и фотографируя распиленную металлическую задвижку.
— Тут дело вот в чем: раньше забор дальше стоял. Потом, как его придвинули, с той стороны машине стало не подъехать. Тогда дверь закрыли наглухо, пользуемся одними фасадными воротами. Около года уже. Простите, как вы расцениваете факт повреждения сигнализации?
— Плохо расцениваю. Знал он, что это сигнализация. Кто мог его просветить? Только кто-то из ваших.
— А может быть… случайно?
— Подпрыгивал и рвал какие-то провода?
— Ну, если кто из моих ребят — я дознаюсь! Я из них душу вытрясу!
— Нет уж, пожалуйста, без самодеятельности. Вы нам всех распугаете.
И Томин пошел наружу обследовать подступы к той самой двери.
Вор перелез забор почти напротив нее — на раскисшей осенней земле остались две вмятины от его прыжка. Подняв прутик, Томин вставил его в щель между досок, чтобы пометить место, и двинулся кругом. Конечно, забор было нетрудно перемахнуть, но иногда на него нападала солидность, мешавшая резвиться.
По другую сторону забора лежал кучей вонючий шлак, и около виднелись в глине следы «Москвича». Сделав петлю, они убегали обратно в тихую улочку.
Кибрит тем временем закрыла фотоаппарат и вооружилась лупой. Задвижка была пропилена на пять шестых толщины, оставшаяся полоска стали сверкала свежим изломом. До взлома подпил, вероятно, скрывала боковая скоба.
А за спиной длинное помещение с замусоренным полом делил пополам широкий проход. Слева и справа от него пространство было загромождено высоко вздымавшимися штабелями ящиков, тюков и рядами стеллажей для товаров в мелкой упаковке. Между штабелями и стеллажами пролегали тесные полутемные тоннели, сплетавшиеся в запутанный лабиринт. Здесь таилось много всего, что требовало пристального внимания. Предстояло, например, восстановить маршрут похитителя шуб, сумевшего найти самое ценное, что было на складе. Кибрит тоже думала, что у него имелся пособник или пособники, так как задвижка была подпилена изнутри.
Об этом она и сообщила явившемуся с улицы Томину.
— Мне бы надо знать, когда сделан подпил.
Прищурилась усмешливо:
— Всего-навсего?
Она сама верила в науку, но нельзя же вот так настырно и слегка капризно требовать чудес.
— Шурик, с точностью до минут никакой химик не скажет.
— Тогда вот что: пойди погляди на отпечатки протекторов за забором. У ворот Панин, он тебя проводит.
Зина прихватила чемодан и направилась к воротам.
При ее дотошности они в этом складе проторчат до утра. Зина обожает валандаться с пустяками. Впрочем, нет особого расчета возвращаться раньше открытия буфета.
Летом она провела отпуск в Болгарии и привезла ворох рассказов, из которых в памяти Томина осело два завистливых впечатления. Первое — солнце. Второе — магазин в Софии с названием «денно-нощно», круглые сутки торговавший съестными припасами. Ему представился румяный калач с добрым ломтем брынзы. Впрочем, калачей в Болгарии, пожалуй, и не пекут. Ну, пусть не калач, пусть будет булка…
Первый этап переговоров с задержанным он уже провел. Был тот медвежьего сложения, ручищи в коричневой шерсти, и носил фамилию Силин. Заявил, что на складе «грыбы собирал». А на строгое предложение отвечать всерьез раскричался нарочито грубо:
— Ты, чернявый, меня не пугай! Да я тебя одной рукой по стене размажу!..
Немножко его послушав, Томин применил прием из Пашиного репертуара:
— Не нужно ли сообщить кому из родных, что вы арестованы и где содержитесь?
— Во, какой хитрый «мусор»! — передернул Силин необъятными плечами. — Ты гляди, а? Нет у меня никого и ничего!
— Плохо. Значит, и передачу некому принести?
Томин вытянул из пакета шубу, черный каракуль упруго развернулся, расправился, заблестел по-дорогому.
— Кому ж вы тогда шубы брали? Самому вроде маловаты будут?
— Показаний не даю. Сказал — все. Точка. Силин.
Ну и шут с ним. Не больно нужны его показания, раз взят с поличным.
Однако чем-то же надо заняться пока что? Вон Зинаида уже отстрелялась со следами на пустыре.
— Замерила, сфотографировала?
— Да. Тот «Москвич» приезжал часа два назад. Как обут задержанный?
— Полуботинки на коже, стоптаны наружу, мысок тупой, размер этак сорок пятый, — не раздумывая ответил он.
— Таких следов там нет. Но Силин мог шагнуть из машины прямо на шлак.
— Сколько стояла машина?
— Недолго. Скажем, десять минут. Сними с него обувь. Причем бережно, дабы не отрясти прах с его ног. Прах мне нужен для экспертизы.
— А как я отправлю его в камеру? Босиком?
— Раздобудь обувку у здешних.
— Зинуля, — Томин сделал умильную физиономию, — давай проявим особую оперативность!
— Ну?
Он выложил просьбу. Пока Силину в милиции откатают пальцы, да пошлют в дактокартотеку, да пришлют ответ… Словом, у Зинули в следственном чемодане все есть. И пусть она возьмет свою лупу и за десять минут — по минуте на пальчик — выведет формулу отпечатков. Она же все эти узоры, петли, завиточки знает по номерам!
— Ну, допустим, раз тебе не терпится. А дальше?
— Дальше я немного посуечусь, авось толк выйдет.
Откатать пальцы поручили одному из сотрудников милиции, которые все равно стояли без дела, и Кибрит, устроившись на ящике, считала витки и спирали, а Томин гладил оглушительно мурлыкавшую кошку и созерцал невежливого верзилу сквозь частые переплеты застекленной перегородки. Не ожидал он засыпаться. И вдруг ту-ту и опять тюрьма, и горит полночная звезда. Телефон находился подле него в конторе. Не годится. Надо связаться из оперативной машины.
