Смерть уже сидела на кровати, плотно завернувшись в халат и накрывшись одеялом. Саван ее был развешан на батарее.
— Выпейте это, — сказал Аким, садясь в свое любимое кресло. — И закусите.
— Спасибо, — поблагодарила Смерть и залпом осушила стакан. Очевидно, его содержимое попало не в то горло, потому что она закашлялась.
— Ну что же вы так, — пробормотал Аким и, встав, похлопал ее ладонью по спине.
Наконец смерть отдышалась и, благодарно ему улыбнувшись, набросилась на рыбу. Очевидно от выпитой водки на ее щеках появился слабый румянец, и теперь она была, ну, просто обыкновенной старушкой, которая долго шла под дождем, но вот вернулась домой и, выпив горячительного, вкушает скромный ужин.
Акиму страшно захотелось покурить. Он вытащил одну из пяти оставшихся у него сигарет и блаженна закурил. А потом стал смотреть, как Смерть ест.
Делала она это не без некоторого изящества, временами бросая на него благодарные взгляды. Потом., когда на тарелке остались только кости, Аким вытащил из гардероба старое драное одеяло и потертый плед, из который и соорудил себе постель на полу.
— Не беспокойтесь. Если я вас стесняю, я могу и уйти. Право, мне так неудобно…
— Неудобно спать на потолке, — проворчал Аким. — Лежите, лежите. В конце концов, вы ведь дама.
— Да? — удивилась Смерть и тут же хихикнула. — А я ведь и забыла?
Она лукаво посмотрела на него:
— Вот уж не думала, что кто-то увидит во мне даму.
— Ладно, хватит болтать… Вам сейчас надо в постель и хорошенько выспаться. Может, даже и простуды не будет.
Он потушил свет и, устроившись на своем самодельном ложе, спросил:
— А за вами не следили?
— Нет, — Смерть сладко зевнула.
— Нет, — пробормотал он, закрывая глаза, с твердым намереньем уснуть. Но через минуту опять спросил:
— Скажите, а вот там, за порогом смерти, что-нибудь есть? Ну, я имею в виду, что не может быть, чтобы ничего не было. Что-то же должно оставаться от сознания, от мыслей, от воспоминаний.
— Право, не знаю, — сказала Смерть. — Я ведь только Смерть. Я отнимаю жизнь. А что потом — меня уже не касается.
— Э-э-э, — разочарованно протянул Аким и, повернувшись на правый бок, моментально уснул.
Было утро. Аким осторожно выбрался из-под одеяла и, прошлепав к окну, выглянул на улицу.
Ничего особенного.
Маленький старичок выгуливал средних размеров игуанодонта. Чуть дальше разместился лоток продавца милосердия. А в сторонке пинаются два телеграфных столба. Очевидно, после ночной прогулки никак не могут поделить место, на котором удобно отдохнуть и отоспаться.
Только что это выглядывает из-за угла? Что-то очень знакомое! А именно? Да провалиться мне на месте, если это не бампер полицейского самохода…
Аким задернул шторы поплотнее и пошел на кухню. Ставя на газ чайник, он подумал, что теперь все на своем месте и можно не рыпаться. От судьбы не уйдешь.
Правда, есть время. Пока молодчики из службы умиротворения запросят инструкций, пока пройдут все инстанции… В общем, канитель долгая. Никак не меньше, чем на полдня, и это надо использовать.
Аким услышал, как в соседней комнате завозилась Смерть. Что ж, надо пойти и пожелать даме доброго утра.
Он деликатно постучал в дверь и, получив разрешение, вошел.
— С добрым утром, — сказала Смерть. — А если попробовать через крышу?
— С добрым утром, — ответил ей Аким. — Бесполезно. Знаю я их, мерзавцев. Аккуратные.
— Ну, что же, ничего другого не остается…
— Угу, — согласился Аким и стал натягивать штаны. Смерть тоже стала одеваться, и Аким подумал, что тело у нее не такое уж и старое. Ну, худая и худая. Так теперь это, кстати, модно.
Они покончили с утренним туалетом и сели пить чай. Пили его долго, обстоятельно и с наслаждением. Тем более, что ничего, кроме чая, у Акима больше не было.
Потом Смерть перевернула пустую чашку и, блаженно улыбнувшись, сказала:
— Знаешь что? У тебя в, шкафу, на одной из полок, лежат клубок шерсти и спицы. — Она озорно прищурилась и даже вроде бы подмигнула. — Честное слово, я тысячу лет не вязала. А так хотелось бы.
— Хорошо. Я сейчас, — Аким вынул из шкафа клубок и спицы. Отдавая их Смерти, пояснил:
— Это от жены. Она пять лет назад…
— Я помню, — сказала Смерть и надела на нос неизвестно откуда появившиеся очки. — Такая милая женщина, с родинкой на щеке. Ну что тут поделаешь, голубчик!
— Угу, — кивнул головой Аким и, прикусив губу, ушел в соседнюю комнату. А Смерть стала вязать.
Книги занимали целую стену. Словно лаская, Аким провел пальцами по ровным золотистым корешкам и, вздохнув, подумал, что про каждую из этих книг он мог рассказать целую историю.
А потом быстро отобрал пять самых любимых томиков и, секунду подумав, завернул их в прошлогоднюю газету.
Уже надев пальто, он заглянул в гостиную. Смерть с увлечением вязала.
Аким кашлянул.
— Я ухожу, — сказал он почему-то шепотом. — Часа через два вернусь. Хотелось бы, пока есть время… В общем, я не то чтобы об этом мечтал. Наверное, совсем наоборот. Но раз уж так складываются события. В общем, я хотел умереть раньше… раньше, чем вы… ну сами понимаете…
Он неожиданно для себя засмущался, но Смерть как, ни в чем не бывало продолжала вязать, размеренно отсчитывая петли.
Аким пожал плечами и, сунув сверток с книгами под мышку, пошел к выходу.
Смерть догнала его уже в прихожей.
— Глупый, — сказала она. — Ну, конечно. Какой может быть разговор.
Она легонько прикоснулась губами к его щеке и ушла. А Аким, пробормотав “все они такие”, вышел на лестничную площадку и нажал кнопку вызова лифта.
На улице он сейчас же увидел бампер второго полицейского самохода, который выглядывал из-за противоположного угла.
Акиму стало почти весело.
Проходя мимо, он не удержался и постучал пальцем по толстому броневому стеклу одной из дверок. Он видел, как водитель дернулся, но тут, же, совладав с собой, сделал вид, что ничего не заметил.
— Дурак! — крикнул Аким и потряс в воздухе свертком с книгами. — Вот я тебя сейчас этой штукой! В клочки!
Но даже это не подействовало.
— Ну и шут с тобой, — сказал он водителю самохода, который, сохраняя каменное выражение липа, смотрел куда-то поверх его головы. Аким безнадежно махнул рукой и пошел дальше, помахивая пакетом и чуть слышно напевая:
— Вот и все… тра-ля-ля-ля… сегодня после обеда… тра-ля-ля-ля-ля… а так как мы не сдадимся… пам-пам-пам… то будет… тра-ля-ля-ля… страшно представить… пам-пам-пам-пам… и тут главное успеть… парам-парам-парам… пока не поздно… ля-ляля…
И вдруг остановился, неожиданно осознав, что это действительно — все. И сегодня после обеда его уже не будет.
Наверное, Аким очень сильно побледнел. Ему даже какой-то головоногий, проезжавший мимо в ванне на пяти колесиках, сочувственно сказал:
— Милый, что-то ты неважно выглядишь. Вернись немедленно домой, хвати стакан аммиаку с перцем и сейчас же — спать, желательно в вентиляционную трубу. Право, так гораздо лучше.
— Да пошел ты… со своим аммиаком, — сказал Аким, чувствуя, что постепенно приходит в себя. Через минуту он совершенно оправился и медленно пошел по направлению к базару.
Он посмотрел на голубых слонов, которых продавали за грош. На факиров в заляпанных печатями чалмах, которые молча глотали длинные, трехгранные, украшенные драгоценными камнями оскорбления. Прошелся мимо продавцов призрачного счастья и мимоходом убедился, что счастье у них действительно призрачное, без малейшего обмана. А потом поглядел на бой идей, которые абсолютно походили друг на друга и поэтому дрались отчаянно, шипя, пуская ядовитую слюну и яростно сверкая глазами.
Потом Аким стал рассматривать тех, кто ходил по базару. Он видел почтенных, заслуженных купцов и их бесконечно преданных приказчиков. Важных, вроде бы безразличных ко всему стражей порядка. Видел, как иногда в глазах у них появлялся алчный блеск. Это значило, что им нравилась какая-нибудь вещь. Они ее сейчас же получали, за символическую медную монету.
Еще он видел зевак с затянутыми паутиной, вечно открытыми ртами. Жулики в белых халатах меняли медные деньги на серебряные, уверяя, что серебро вредно влияет на организм. И тут же, прямо на базаре, ссорились, дрались, торговались, любили и валяли дурака простые люди. Дурак, которого они валяли, был одет в телогрейку и кирзовые сапоги.
Постепенно это базарное сумасшествие Акиму надоело. Он собрался было уходить, но неожиданно наткнулся на стадо лозунгов, которые размножались прямо посреди базара. За ними присматривал солидный купец с тяжелым лицом и раскосыми глазами.
