Он звал роккона — мысленно и вслух, тормошил безвольную лапу. Умер. Как же так? Почему?! Дружка оставила хозяина, подобралась к Милу, ткнулась мордочкой в шею. От ее теплого касания у него вдруг иссякли силы. Мил уронил руки, остался сидеть, прижимаясь лицом к холодным прутьям решетки.

Внезапно дружка подскочила, зашипела — и юркнула под крыло роккону. Мил заозирался, чутко вслушиваясь.

Неподалеку мягко спрыгнул наземь человек. Зрением Разноглазых Мил отчетливо видел все вокруг — стену, калитку в ней, какие-то чахлые кустики. А пришельца разглядеть не мог. И услышать его намерения — тоже.

Это — Разноглазый, который не желает, чтобы Мил его видел и слышал. Сам Мил такого не умел; отец не успел научить.

Он огляделся. Под ногами — бутыль с настойкой да кухонный нож. Жалкое оружие, когда не видишь противника, а сам в клетке как на ладони.

Крадущиеся шаги приблизились: Мил видел, как под ногами пришельца сминается невысокая трава.

— Напрасно таитесь, господин Ильмень. Я знаю, где вы.

— Вижу, казнь у вас уже состоялась, — раздался холодно-насмешливый голос. — Вы победили роккона, уважаемый?

— Победил, — солгал Мил с достоинством вельможи.

— Ну, тогда мне работы осталось немного.

Мил бросился на пол, откатился к стене; подумать ни о чем не успел, просто бросился. Да что толку метаться в таком курятнике?..

Он ожидал услышать, как свистнет стрела, запоет, вонзившись во что-нибудь. Вторая стрела уже вопьется в тело.

Вместо этого советник Ильмень хрюкнул, закряхтел.

— Что за… Пошел вон!

В воздухе дергалась светящаяся дружка. Мил не видел Ильменя, но дружка явно сидела у советника на руке и не давала стрелять. Хранитель жизни, которому про Мила сказали: «свой».

Кухонный нож не годился в метательные клинки. Мил подхватился с бутылью в руке, просунул ее сквозь крупную ячейку сетки. Примерился. До чего неловко — не размахнешься толком… Он со всей силы швырнул бутыль туда, где, по расчетам, находилась голова советника. Там хрустнуло. Надо же — попал.

Ставшее видимым тело Ильменя грузно осело наземь, руки выпустили маленький, как будто игрушечный арбалет. Оружие для комнатного боя с пяти шагов прошьет насквозь и человека, и роккона. Дружка метнулась назад, в клетку, затаилась под крылом у хозяина.

Мил рассмотрел врага. Советник дышал, но кость над виском вмялась внутрь. Не жилец.

На мгновение Мил пожалел, что разделался с ним бутылью, а не ножом. Нож сейчас ни к чему, а вот настойки бы хватить не помешало.

«Вина у нас хоть залейся, — сообщил вдруг роккон, поднимаясь и хрустя крыльями. — Отлично получилось. Дружка, умница, не растерялась, да и ты не сплоховал. Я б ему плюнул в рожу — да недавно сетку жег, плевать пока нечем». Рокот был очень доволен исходом дела.

У Мила подогнулись ноги, зрение Разноглазых погасло; вокруг снова настала непроглядная тьма. «Я решил: ты умер».

Роккон зашипел — засмеялся. «Если б я мог так легко умереть, давно бы уже летал в Небесах Вечной Радости. — Он просунул сквозь решетку новую бутыль: — Хлебни-ка, чтоб не расклеиться».

Однако Мил уже расклеился. Он сидел, не в силах шевельнуться, не в силах даже мысленно разговаривать. Роккон оставил его в покое и тоже затих.

Начали бить знакомые часы. Мил считал удары: два… пять… девять… двенадцать.

«Сейчас принц явится», — оповестил роккон.

И впрямь взвизгнули дверные петли, на траву упала полоса яркого света.

Властимир Снежик осветил по очереди Мила, роккона, лежащего на земле советника Ильменя и его маленький арбалет.

— Казнь состоялась, — объявил он.

Поставив фонарь, принц отомкнул замки на клетке, распахнул дверцу Мила:

— Выходи.

С натугой сдвинул в сторону приржавевшую дверь со стороны роккона:

— Выходи скорее. Улетай.

Роккон неловко полез наружу. Крылья мешали, за что-то цеплялись. Вокруг ходили огромные тени. Подхватив роккона снизу под грудь, принц выволок его наружу.

— Улетай! — повторил он севшим голосом.

Роккон выпрямился — и оказался на две головы выше рослого Мила. Он стоял на крепких кривоватых лапах, с хрустом и щелканьем расправляя крылья; желтый глаз быстро моргал. Затем Рокот повернулся к принцу, навис над ним, зашипел.

Властимир Снежик коснулся его пластинчатой, будто закованной в броню груди, провел ладонью по шипастому плечу.

— Знаю, что виноват. Прости… если можешь.

Роккон повернул голову к Милу: «Прощай».

«Прощай, брат. Будь осторожен — ты отвык летать».

Роккон засмеялся: «Вот уж нет!». Затем стремительно взмыл в небо — лишь порыв ветра хлестнул от мощных крыльев, и пропал в темноте.

* * *

В окно били лучи утреннего солнца. Вчерашние тучи унесло, небо очистилось и ярко синело над крышами и башенками Велич-города.

— Оставайся, — сказал принц, когда Мил позавтракал. Сам он к еде не притронулся, лишь выпил простой воды. — Мне нужен хороший советник. Жалованьем не обижу.

— Нет, Снежик. Я за эти дни вот так, — Мил провел ладонью у горла, — насытился дворцом и вашими тайнами. Хочу на волю.

Принц вскинул расстроенные глаза.

— Понимаю. Все равно… оставайся. Скоро осень — время штормов. А весной снарядим судно, поплывем за море. Посватаемся к Разноглазым принцессам… Ну, ты — не к принцессе, к кому захочешь.

— Мне проще наняться на любое судно матросом. И уплыть прямо сейчас.

Властимир Снежик взял запотевший кубок с водой. Уголок рта чуть заметно подрагивал.

— Мил… Дружен… — Он не договорил, глотнул воды. Поставил кубок, приняв какое-то решение. Поднялся на ноги. — Да пребудет с тобой Светлое Небо. Пойдем, провожу до ворот.

Они вышли из здания.

На утреннем солнце было тепло, и легко дышалось. Дворец был тих, словно его обитатели вымерли. Прислушиваться особым слухом Мил не желал. И без того известно: советник Ильмень при смерти, королева убивается. Он не хотел этого слышать, а просто смотрел вокруг, наслаждаясь тем, что жив.

На парадной лестнице принц дважды оступился.

— Снежик, смотри под ноги!

— Смотрю, — тихо сказал тот. Остановился, и Милу тоже пришлось стать. — Знаешь, я очень виноват перед рокконом. Если б я в самом деле хотел его отпустить, думаю, я справился бы с нашептом.

— Разве ты не хотел?

— Нет. Он был… был мне почти другом. После смерти Вольфганга — единственным.

— Ты мог не отдавать ему свою дружку.

— Мог, — согласился принц. — Но без нее он бы умер.

— Лучше б ты отпустил его в небо!

Властимир кивнул с убитым видом. Сказал, безнадежно пытаясь оправдаться:

— Ты не представляешь, каково это: жить во дворце. В нашем дворце — одному. С больным отцом, безумной сестрой и сворой убийц вокруг. Думаешь, Ильмень один такой резвый?

— Ничего я не думаю. Идем! — Мил зашагал дальше.

И вдруг почудилось: что-то не так. Что-то неладно — то ли вокруг, то ли в его собственной душе. Он прислушался особым слухом. И не хотел — а само собой вышло.

Тосковала дружка, сидящая у принца на плече. Старый хозяин от нее отказался, и она смирилась, привыкла. А новый — новый ее тоже бросил! Тот, чью жизнь она берегла, чью тоску, как могла, утоляла. Как теперь без него? Без него дружке — смерть. Двух хозяев нельзя потерять…

Горевал Властимир Снежик. Один друг улетел — счастье, что дожил; горе, что улетел; стыд нестерпимый, что не отпустил его раньше. Второй не желает стать другом, спешит уйти, хотя его имя — Дружен. И бедная дружка умрет, потому что ее нельзя предать дважды. Зачем роккон ее бросил? И как теперь быть — совсем одному?..