Прошло десять лет. Все, что было, ушло в далекое прошлое. Об этом прошлом можно писать книги, можно время от времени, при встрече с фронтовыми друзьями, обменяться воспоминаниями, которые всегда милы сердцу, всегда согревают душу, какими бы тяжелыми ни были события тех дней. «А помнишь, в бою под Ковылями?… Постой, а помнишь, когда мы захватили плацдарм?…»
Помнишь?… Помнишь?… Память фронтовика ничего не забывает. Вражеская пуля прострелила твою грудь; взрывная волна упавшей неподалеку бомбы контузила тебя; огнем пылавших деревень опалены твои глаза. Но ты все помнишь. Ты ничего не забыл. Ни первого боя — величайшего испытания всех твоих физических и духовных сил; пройдя это испытание, ты почувствовал себя бывалым, обстрелянным воином; ты познал цену огня и крови, жизни и смерти. Ни ночных переходов, когда гудели и ныли натруженные ноги, хотелось лечь на землю, затянуться махорочным дымком, но ты не мог, не имел права даже чиркнуть спичкой, чтобы не нарушить правила маскировки. Ни той, затерявшейся среди полей деревушки, у околицы которой похоронен твой боевой товарищ, правофланговый первого отделения, павший смертью храбрых во время атаки. Ни дерзких поисков «языка» в тылу врага — многочасовых засад, коротких схваток, бесшумных и страшных, — только ножами и кулаками. Ни долгих допросов захваченных вражеских лазутчиков, лгавших, обманывавших, наглых и трусливых, но всегда одинаково ненавистных тебе врагов твоей Родины…
Ничего не забывает фронтовик. Уже давно он ходит в рубашке с галстуком, в пиджаке и мягкой фетровой шляпе. Коробочки с боевыми орденами лежат где-то в шкафу, рядом с грамотами, врученными Военным Советом от имени Верховного Главнокомандования. Бывший воин стал теперь колхозным бригадиром, токарем, музыкантом, ученым… И хочется ему, ой как хочется, чтобы все, что пережито, осталось только в воспоминаниях и никогда, никогда не повторилось в действительности.
Вот почему так долго, молча и сосредоточенно бывший фронтовик, а ныне ученый Андрей Николаевич Васильев смотрел на письмо своего фронтового друга Игната Семушкина. Черенцовские следы!… Почему это дело всплыло в памяти Игната? Что встревожило его? Что заставило его написать эти два слова, которые звучат сейчас как напоминание, нет, — как предостережение.
Нина Викторовна молча наблюдала за мужем, понимая, что в эти минуты он находится далеко-далеко, в густом, труднопроходимом лесу, неподалеку от линии фронта…
Наконец Андрей Николаевич поднял голову, разжал пальцы рук и повернулся к жене.
— Н-да-а! — протянул он. — Задал мне Игнат загадку.
— Скоро с ним встретишься и все узнаешь.
— Скоро! Теперь действительно торопиться надо.
Нина Викторовна подошла к мужу и, склонившись, обняла его за плечи.
— Ты, Андрюша, как боевой конь: что-то услыхал — и уже готов скакать. Не забывай, что ты теперь — геолог, твое дело — разведывать недра земли.
— Перестань, — укоризненно перебил ее муж. — Ты ведь сама не веришь тому, что говоришь. Геолог-то геолог, но такие следы, как черенцовские…
— Вечером мы едем к Дымовым, — сказала жена. — Посоветуйся с Сергеем Сергеевичем.
— Я тоже об этом подумал. Покажу ему письмо, а если заинтересуется, дам почитать мою тетрадь.
— Смотри, раскритикует он тебя.
— За что?
— Там слишком подробно описаны некий мужчина и некая девушка. Лирики много.
— Не так ее уж много. И вся она — к месту. Впрочем, — Андрей Николаевич махнул рукой, — пусть критикует. Готов пострадать за свои литературные увлечения, лишь бы Сергей вычитал из моих записок что-нибудь полезное.
Вечером Васильевы навестили семью Дымовых. Полковник Сергей Сергеевич Дымов был давним приятелем Васильева. Познакомились они еще до войны, «на деловой почве»: органам государственной безопасности потребовалась консультация по некоторым проблемам геологических разведок, и научно-исследовательский институт геологии выделил консультантом молодого, но способного доцента Васильева. Несколько недель Дымов и Васильев занимались порученным делом, оба с юношеским пылом разгадывали «загадки геологии», как выражался майор Дымов, — тогда он был еще майором, — и крепко сдружились.
Война надолго оторвала их друг от друга. Но после войны первым, кого навестил Васильев, вернувшись в Москву, был Дымов. В квартиру Дымова демобилизованный капитан пришел с молодой женой, и с тех пор Нина Викторовна тоже стала здесь желанным гостем.
Встречались друзья не часто: Сергей Сергеевич был всегда занят в Комитете государственной безопасности, а Андрей Николаевич, усевшись вечером, после рабочего дня, за письменный стол, просиживал за ним до поздней ночи. Он писал новую книгу о важнейших проблемах динамической геологии.
«Встречи» происходили больше всего по телефону. «Жив, старик?» — «Жив». — «Жена здорова?» — «Спасибо, здорова». — «Повидаться бы надо». — «Надо!» — «К концу недели созвонимся и при нормальной ситуации…»
Но «нормальной ситуации» приходилось ждать очень долго. Наступал воскресный день, на который намечалась с утра совместная поездка за город, а вечером — театр, и оказывалось, что в субботу Дымов неожиданно выехал в срочную командировку, а Васильев еще в пятницу дал обещание городскому комитету ДОСААФ принять участие в военизированном походе молодежи и поделиться фронтовыми воспоминаниями. Жена Дымова, Антонина Васильевна, ранним воскресным утром звонила жене Васильева и сокрушенно говорила:
— Представьте, Ниночка, мой-то опять уехал.
— А мой ушел.
— Как это ушел? Куда?
— В поход. С ребятами.
— Не везет нам с вами.
— Не везет! Но, может быть, в следующее воскресенье?
И встречались друзья главным образом по большим праздникам или в дни болезни. Если уж кто-нибудь заболевал и врачи заставляли его побыть несколько дней дома, телефонный звонок раздавался немедленно, и происходил такой разговор:
— Жив, старик?
— Жив.
— А я прихворнул. Простудился.
— Вот и хорошо!
— Чего уж хорошего! Радуешься чужому горю.
— А как же! Теперь хоть увидимся.
— Значит, приедешь?
— Обязательно. Сегодня вечером. Придется Антонине Васильевне выставить клубничное варенье.
— Не пожалею всей банки. Приезжай. С Ниной.
— Приедем. Только ты того… не убежишь?
— Куда? Ведь я же больной.
— Знаю я тебя. Приеду навестить больного, а его и след простыл. Ищи-свищи…
— Да нет. Клянусь именем покровительницы геологов богини… Андрей, какая богиня шефствовала над геологией?
— Ладно, ладно! Приеду — вразумлю. Так было и сегодня. Сергей Сергеевич простудился; врач после долгих уговоров и препирательств заставил его побыть хотя бы два-три дня дома. Последовал телефонный звонок Васильеву, и после обычного в таких случаях разговора друзья условились о встрече.
