— А как же “Петр Столбняков в разгар цветущей природы”? “Накопил и машину купил” как же? Что же, дед, частушки эти господь бог на камушке расписал? — под гул повального хохота спросил наверху чей-то задорный голос.
Старик не нашелся что ответить, смутился и затих.
Получив в свое распоряжение новый язык, марсианин не упускал случая для тренировок в разговоре и шлифовки оттенков произношения. Невидимым образом он участвовал в спорах, принимая то одну, то другую сторону, и иногда точка зрения, в итоге получавшая господство на валуне, внутри валуна оказывалась разгромленной начисто.
Войдя в полемический азарт, марсианин стучал в потолок.
— Эй, наверху, что вы там мелете! Да ведь фракции космических лучей…
Потом марсианин спохватывался, вспоминал об особенностях своего положения и кончал спор в спокойных тонах, сам для себя.
Если всем надоедали разговоры, то кто-нибудь заводил песню, рвущуюся в дремлющие леса удалыми раскатами или медленно уплывающую в темноту леса. Марсианин не отставал и тут.
На пыльных тропинках Далеких планет Останутся наши следы, — подтягивал он, и легкая грусть вкрадывалась в марсианское сердце.
…Все это осталось позади — и диспуты и хоровые пения.
Теперь вот — молодые березки, жухлые пеньки, влажный воздух да вопрос “на каком языке думаю?”. Отдыхая на пеньке, марсианин искал ответа, но так и не разобрался во всей этой чехарде загаданных для разгадки мыслей, слов, стилистических оборотов. Да и не все ли равно в конце концов на каком? Он твердо знал, что при случае легко объяснится с первым встречным, ну, а дальше — дальше видно будет.
И марсианин решительно зашагал вперед, через овраги и холмы, туда, где не ищи березок, травяной росы и воздух, наверное, не так свеж, но зато вздымаются каменные громады, ревет плотный поток автомобилей и светофор мигает ярче звезд цервой величины.
“В большой город!” — и ноги марсианина то пружинили на податливых мхах, то легко возносили тело его над положенными, как шлагбаум, стволами, дрогнувшими в бурю.
Постовой Платков заканчивал вахту в хорошем настроении.
Сменщик должен был вот-вот объявиться, а пи одного происшествия. Ни наездов, ни смятых буферов — порядок! В левом кармане гимнастерки приятно оттопыривается стопка копий штрафных квитанций — не стыдно и в отделении показаться. Учи-учи этих растяп-пешеходов, а все зря. Лезут, неумелые, на рожон. И Платков косил глаза то на оттопыренный нагрудный кармашек, то на антиударные часы — именной подарок за четкость и дисциплинированность. Да, все верно, еще десять — пятнадцать минут — и по домам. Прощайте, лихачи-таксисты, и, дорогой светофор, тоже прощай!
Постовой оторвал взгляд от дареного циферблата и рассеянно посмотрел вниз, на магистраль. Посмотрел и — зажмурился. Господи, наваждение, такого и быть не может. Метрах в тридцати от постовой будки, там, где два бешеных потока лимузинов смешивались в один кипящий, изрыгающий вулканные газы клубок, какой-то пешеход силился прорваться на другую сторону улицы.
— Эх ты, деревня гужевая! — сквозь стиснутые зубы процедил Платков. Он привстал с сиденья, да так и застыл, впившись в картину, скорая развязка которой не вызывала никаких сомнений.
— Ну сейчас! Ах, пронесло! Ну! И-их! — страшным голосом комментировал события постовой. Любая мера все равно уже не могла бы отодвинуть драматического финала.
Водители транспорта тоже находились во власти неизбежных законов двустороннего скоростного равнения: уж лучше давить одного, чем лихорадочным торможением пускать под откос всю газующую по четырем рядам шоферскую братию. Водители, бледнея, проносились мимо зазевавшегося смертника, но — странное дело — сам попавший в беду человек, казалось, и в ус не дул перед лицом неминуемой гибели. Почерк его походки оставался безупречным. Легкая, танцующая ритмика движений нарушителя сразу бросалась в глаза постового, и тот понял, что перед ним не пьяница, не деревня гужевая, а пешеход редкостно высокого класса, легенда постовых.
Шоферам же со стокилометровых скоростей было не до тонкостей смертельной пантомимы — лишь бы пронесло! Они так и не поняли, что их волнения напрасны. Точными, словно заученными движениями пешеход небрежно уклонялся от летящих прямо на него тонных махин — и ничего! — метр за метром приближался к заветному тротуару. А через один зазевавшийся лимузин он просто-напросто перемахнул, будто и не лимузин это вовсе, а так, учебное пособие, и тут же рядом промелькнуло еще одно искаженное лицо таксиста.
Тут уж оцепенение, застудившее профессиональные действия Платкова, вдруг как рукой сняло. Не мешкая, врубил он сигнал красного цвета. Не для спасения, а так, по инерции; чудесный незнакомец сам по себе стоял уже на краю дальнего тротуара и счастливой улыбкой провожал уносящиеся по проспекту экипажи.
Будто ветром перенесло — стоял через секунду Платков на той стороне в полуметре от нарушителя. Радостно дыша, он впитывал в себя каждую черточку, каждую отметину прохожего, готовясь обнять его как друга, без вести пропавшего да вдруг воскресшего из мертвых. Все-таки обнять случайного человека он не решился, а только крепко пожал руку.
