— Скажи мне еще, Иоанн, какой титул носил царь готов? — Олег сконцентрировал внимание на губах монаха.
— Не царь он был, а управитель кагана.
— И какой титул?
— Говорю — управитель.
— Это по-гречески?
— По-гречески. — Монах пожал плечами, выказывая недоумение.
— Прошу, повтори медленно.
— У-пра-ви-тель, — медленно и внятно произнес Иоанн, и Олег понял: «топархос».
Топарх.
— А по-хазарски?
«Управитель» — услышали уши, но слово вышло совсем коротким, и он без труда разобрал: «пех».
— А по-готски? — не унимался Олег.
— Управитель.
«Феудан»? «Тиудан»? Неважно.
— Ведомо мне, за что низринуты сюда язычница и германец, — сказал монах. — Снова вопрошаю тебя, рус, за что низринут в пекло ты?
Ответить Олег не успел. В груди возник тугой и жгучий комок, в виски стукнуло молоточками, неведомая и властная сила охватила все его существо, и сила эта, нет, не говорила, слов не было, но внушала: встань и иди. Во рту пересохло, жара надвинулась стеной, в глазах потемнело. Он зажмурился, затряс головой, силясь отогнать наваждение — не вышло. Где-то на обочине сознания он слышал глухое бормотание Иоанна — монах крестился и произносил что-то неразборчивое.
— Что… что это? — задыхаясь, пролепетал Олег.
— Наваждение бесовское! — хриплым, чужим голосом ответствовал монах.
На площадку вихрем ворвался Дитмар фон Вернер.
— Новый Зов! Собираемся.
— Куда? — выдавил из себя Олег.
— Ляг и прислушайся, — скомандовал немец.
Ноги и так не держали, он повалился на полупрозрачный пол и закрыл глаза. НЕЧТО подхватило его и повлекло за собой. Выше, выше и на запад. Надо быть там. Там. Ай-Петри? Нет, ближе. И ниже. Ялта. Нет. Еще ближе. Гурзуф. Да. Выше. Да. Стоп. Беседка Ветров.
— Беседка Ветров, — сказал он, открывая глаза.
Стало легче. Зов держал в тисках, все еще кричал «встань и иди», но уже не столь пронзительно, не столь нестерпимо…
— Можешь показать? — фон Вернер развернул самодельную, аляповато нацарапанную на куске пластика карту южного берега, испещренную непонятными значками и подписями на немецком.
— Здесь, — он уверенно ткнул пальцем, мимолетно отметив, что понимание немецкого не распространяется на письменность. — Но что?..
— Новое воскрешение, — лаконично сообщил немец и внезапно рявкнул: — Полчаса на сборы!
С высоты башни казалось, что до откосов Куш-Каи рукой подать. И светило вовсю солнце. Не хотелось думать, что через какие-нибудь два-три часа сгустятся сумерки, а подъем на Бабуган идет через густой лес. Раньше лесом вела дорога, но есть ли она теперь? Вряд ли.
— До утра нельзя подождать?
Дитмар окатил презрительным недоумением.
— Если опоздаем, от воскресшего останутся рожки да ножки. Первого своего воскрешенного я не спас — тоже решил подождать.
Ладно, зыркай себе, достойный сын фюрера, подумал Олег, тебе-то, солдафону с плазмоганом наперевес, скакать по горам сподручнее. Ладно, положим, не в плазмогане дело, и не в военном опыте немца, а в том, что нельзя оставить будущего товарища на растерзание хищникам. Да и Зов не позволит. Зов… Противиться этому порыву, наверное, невозможно. Недаром фон Вернер суетится. Да и Иоанн нервничает. Пояс с мечом то и дело поправляет. Одна лишь Таис безмятежна. Характер у нее такой, что ли? Даже перспектива тащиться по камням в легких плетеных сандаликах не пугает. Или… «Она не помнит своей смерти». Потому и странная… А может, и Зова не слышит?
— Вот, держи. — Дитмар протянул ему небольшой топорик на прямой круглой рукояти. — Хазарский боевой топор. Наследство Тарвела. Особого умения в обращении не требует.
Олег принял оружие. Взвесил на руке. Узкое вытянутое лезвие. Четырехгранный обушок. Не слишком серьезная штука, но все же лучше так, чем с голыми руками.
— Выступаем! — скомандовал немец, поправляя лямки импровизированного вещмешка.
Лифт был тесен. Пришлось спускаться двумя партиями. В вестибюле Олег не удержался и крутанул «леонардовского атлета». На удачу.
— До темноты мы должны подняться на плато, — сказал фон Вернер. И зашагал вверх по бывшей Горького. Монах пропустил вперед девушку и астронома, замыкая маленький отряд. Шагалось на удивление легко. Зов притих, перестал бестолково метаться внутри. Тревога улеглась. Все решено, и ни о чем не надо беспокоиться. По-крайней мере, в ближайшие часы.
Остатки зданий, причудливо изогнутые металлоконструкции, груды щебня, заросшие чертополохом, поредели и исчезли в подступивших джунглях. Дороги как таковой не было. Так — тропа. Скорее всего, звериная. И звери эти внушали уважение. Пока — уважение. Идти по тропе было бы не трудно, если бы не проклятые штиблеты. Они путались в траве, срывались с мокрых от росы булыжников, как назло подворачивающихся под ноги. А уже через час, когда дорога пошла в гору и тропическая растительность сменилась заурядным лиственником, астроном начал отставать с каждым шагом. Вдруг в правом штиблете что-то едва слышно тенькнуло, ноге стало свободнее. Олег по инерции прошел еще несколько метров, пока не зацепился за выступающий корень и не потерял штиблет.
Мать твою!.. Астроном заозирался. В лесу было темнее, чем на открытом месте, и черный туфель как-то сразу слился с ландшафтом. Да где же ты, проклятый! Ау…
— Скорее, Олег! — донеслось уже откуда-то издалека.
— Да иду я, иду…
Вот ты где! Олег наклонился к штиблету. Черт… Шнурок, паскуда. Теперь вместо одного длинного — два коротких. Черт, черт и черт… Он начал спешно выдергивать обрывки. Боялся отстать. Да и Зов бился в висках молоточками. Толкал изнутри. Звал.
Недалеко, почти над ухом, тихо присвистнули.
— Сейчас, Дитмар, — пробормотал Олег, поднимая голову. — Шнурок лоп…
Свистел не фон Вернер. Ветер трепал зубчатую листву граба, демаскируя неподвижного хищника.
— Спокойно, киса, — пробормотал астроном, неотрывно глядя в желтые глаза хатуля. — Я невкусный…
Дикий кот тряхнул круглой башкой и попятился в заросли.
— Вот так будет лучше, — сказал Олег, отступая в противоположную сторону и ускоряя по мере сил подъем.
Еще час или два — он не помнил, время растянулось или, напротив, замедлилось — Олег карабкался по склону, не разбирая пути. Звериная тропа давно пропала, а кричать, звать Дитмара он не решался, опасаясь привлечь хатуля. Лишь однажды, обнаружив в мелкой ложбине чахлый родничок, задержался, чтобы сделать несколько торопливых и жадных глотков.
Наконец заметил, что выше по склону деревьев почти нет. Там начинался подъем на Бабуган. Оставалась надежда, что обитатели джунглей яйлу не слишком жалуют. Сжимая потной ладонью топорик, поминутно оглядываясь, Олег начал карабкаться по склону. «У-уухр…» — кто-то выдохнул рядом. И под тяжкими шагами захрустели камни. Астронома продрал озноб.
