— Товарищи! Такъ нельзя! Это измена! — кричали въ рядахъ, но увлекаемая великой силой наступленiя рота шла, а съ нею шли и другiя роты полка.
Когда прошли первую линiю непрiятельскихъ окоповъ, уже pанятыхъ Энскимъ полкомъ, стали часто cвистать и властно щелкать пули. Впереди котломъ кипѣли пулеметы и непрерывно трещали ружья, противникъ устроился прочно во второй линiи окоповъ.
Полкъ залегъ и не вставалъ. Напрасно раздавались крики: «въ атаку!» «впередъ!» — никто не вставалъ. Кое-кто взялся за лопату, но, не умѣя окапываться, положилъ ее на землю. Появились раненые, поползли назадъ сначала они, а потомъ и здоровые. Наступила, критическая минута.
— Ничипорчукъ, — молодымъ, полнымъ задора голосомъ крикнулъ Вовикъ, — дайте флагъ!
Молодой солдатъ подползъ къ офицеру и далъ ему красный флачок.
И онъ вспыхнулъ, какъ пламя молодого задора, какъ яркiи цвѣтокъ мака на зеленой нивѣ, и рядомъ вспыхнулъ другой, третiй.
Офицеры исполнили свое слово. Они пошли впереди съ красными флагами. И несколько мгновенiй передъ изумленнымъ противникомъ жидкою цѣпью развѣвались алыя знамена, знамена русской революцiи.
— За свободу, товарищи! Ура!..
Цѣпи встали и бросились за офицерами.
Все меньше и меньше становилось впереди красныхъ флаговъ. Они таяли подъ огнемъ неприятеля и падали, какъ падаетъ макъ подъ серпомъ косаря.
Упалъ, неловко споткнувшись, и Вовикъ и такъ и остался лежать, уткнувшись головою въ землю, съ откинутымъ въ сторону краснымъ флачкомъ.
Но полкъ уже ворвался въ окопы, онъ бралъ плѣнныхъ, онъ бѣжалъ на покинутыя прислугой непрiятельскiя батареи.
— За свободу! За землю и волю! — волна за волною стремились людскiя волны, пробѣгая мимо тѣхъ, кто ихъ рванулъ впередъ и теперь остался лежать, успокоенный навѣки.
Тамъ, на генеральской дачѣ подъ Петроградомъ, какъ и въ прошломъ году, пышно разросся цвѣтущiй душистый горошекъ, и высоко торчатъ тонкiе бокалы бѣлыхъ цвѣтовъ табака.
Въ соломенномъ креслѣ сидитъ моложавая генеральша, Нелли и Долли сидять рядомъ, и всѣ шьютъ.
Генералъ сидитъ тутъ же на скамейкѣ и читаетъ вечернiя газеты.
— Мари! Наши-то перешли въ наступлеше. Впереди пошли офицеры съ красными флагами! А, какъ ты полагаешь, и Вовикъ пошелъ?
— Пошелъ, конечно, — съ тихимъ вздохомъ говорить генеральша, и глаза ея сверкаютъ слезами и материнской гордостью.
— Гдѣ-то теперь Вовикъ? — тихо говоритъ Нелли, и обѣ барышни перестаютъ шить и задумчиво смотрятъ на мать.
И тишина, страшная звенящая тишина, становится среди нихъ. Сильно пахнетъ табакъ, благоухаютъ душистый горошекъ и махровые пышные левкои, и никто не знаетъ, что то, что было Вовикомъ, уже зарыто, въ землѣ, и никто не пойдетъ, никто не укажетъ, гдѣ лежитъ онъ, кумиръ и предметъ обожанiя всей семьи.
