Не заходя в зимовье, Сергей сразу полез на чердак и дрожащими руками начал ощупывать всякое барахло, которое там скопилось. Попадались под руки старые гильзы, какие-то шкурки, коробки, тряпки, просто щепки, ведро, поломанная лампа… но вот, в уголке, вот она, эта банка, бережно завернутая в целлофан! Вот она у него в руке. Литровая банка черничного варенья, тяжелая, потому что полная… его там много, больше килограмма! Оно есть!
Сергей спрыгнул на землю с банкой в руках. Раздумывал, затем расстегнул промокшую куртку и начал заталкивать банку во внутренний карман. Карман был большой, но банка лезла с трудом. Он все же пристроил ее там и, не прикасаясь к двери своего зимовья, тотчас же зашагал назад.
Подумать только! Ему тридцать лет, он здоров, силен и вынослив. Сделайте так, чтобы всю жизнь носить людям черничное варенье, но сделайте еще и так, чтобы не знать о другом, которое тоже нужно делать и не делать нельзя! Сделайте так, чтобы смысл каждого шага, каждого слова был ясным и однозначным! Сделайте так, чтобы тропа каждого пересекалась с другой лишь под прямым углом, чтобы не блуждать и другому поперек не встречаться! Сделайте так, чтобы эхо не путало голоса заблудившихся и тех, кто просто привык глотку драть для самоуважения! Сделайте так, чтобы если протянул руку, то был уверен, что встретишь руку же, а не щупальце! Сделайте так! И не будет в мире более добросовестного работяги, чем он, неудавшийся ученый, неудавшийся муж, неудавшийся таежник!
Сделайте еще и так, чтобы, когда молния сверкнет, а потом погаснет, тропа не исчезала из-под ног!
Молния сверкнула и погасла. Сергей сделал шаг и оступился. Со всего хода рухнул вниз, грудью на корни кедра. Ружье ударило по голове, в груди хрустнуло. То ли снова молния, то ли искры из глаз. Он поднялся и схватился за грудь. Банки не было. Он сунул руку и наткнулся ладонью на что-то острое. В кармане была мешанина острого и липкого. Банка превратилась в осколки. Он снял куртку, подержал в руках, швырнул в сторону. Все! Вот теперь он действительно съел свой последний бублик. Все! Он сыт.
Сергей поднял ружье с земли, вытащил из патронташа патрон, второй справа. Там тоже была пуля.
Выстрела он не услышал, потому что раздался гром. Выстрела никто не услышал, потому что что такое выстрел в сравнении с громом небесным хлопушка! Да выстрел и не состоялся. По причине сырости. Волоча ружье, Сергей плелся по тропе, не соображая в какую сторону.
Станция Кедровая называлась так не зря. С юга тайга подступала к самому поселку и даже вклинивалась в него между домами одинокими кедрами, правда, уже засыхающими и несрубленными лишь по недоразумению. С северной стороны тайгу изрядно потеснили и что-то, видимо, повредили в ней. Она отступала сама, оставляя людям сухостой да беспорядочный кустарник.
Станция вполне могла бы довольствоваться пригородным поездом, что притыкался у ее платформы два раза в сутки. Но отсюда шел тракт к нескольким курортам, а ответвления этого тракта связывали область с отдельными таежными районами, куда кроме автобусов иного сообщения не было.
Тракт из области проходил наискось от поселка у крайнего дома, там была автобусная остановка и «ожидаловка» с прохудившейся крышей. Когда приезжающие жаловались и возмущались потолочным сквозняком, местные жители поджимали губы. Ни один из них не бывал на тех курортах, которыми славился их район. Если по правде говорить, путевки, бывало, предлагались, но отпуск в году один, брать его старались к концу лета, когда начинался сезон орехов, а тогда за двадцать дней можно было заработать как за полгода на шпалах или сразу на хороший мотоцикл — чем не соблазн!
К приезжающим на станции привыкли, научились просто не видеть их, не видеть, даже когда продавали им черемшу, ягоды, орехи, редиску и лук, вареную картошку и соленые огурцы. Всех называли одним словом, многозначным и не очень добрым — туристы.
