— Да постой на минутку, трубочист! Совсем сумасшедший! По мне ведь как хочешь. Видишь ли: уроков и у меня нет, да и наплевать, а есть на Толкучем книгопродавец Херувимов, это уж сам в своем роде урок. Я его теперь на пять купеческих уроков не променяю. Он этакие изданьица делает и естественнонаучные книжонки выпускает, — да как расходятся-то! Одни заглавия чего стоят! Вот ты всегда утверждал, что я глуп; ей-богу, брат, есть глупее меня! Теперь в направление тоже полез; сам ни бельмеса не чувствует, ну а я, разумеется, поощряю. Вот тут два с лишком листа немецкого текста, — по-моему, глупейшего шарлатанства: одним словом, рассматривается, человек ли женщина или не человек? Ну и, разумеется, торжественно доказывается, что человек. Херувимов это по части женского вопроса готовит; я перевожу; растянет он эти два с половиной листа листов на шесть, присочиним пышнейшее заглавие в полстраницы и пустим по полтиннику. Сойдет! За перевод мне по шести целковых с листа, значит, за все рублей пятнадцать достанется, и шесть рублей взял я вперед. Кончим это, начнем об китах переводить, потом из второй части „Confessions“ какие-то скучнейшие сплетни тоже отметили, переводить будем; Херувимову кто-то сказал, что будто бы Руссо в своем роде Радищев. Я, разумеется, не противоречу, черт с ним! Ну, хочешь второй лист „Человек ли женщина?“ переводить? Коли хочешь, так бери сейчас текст, перьев бери, бумаги — все это казенное — и бери три рубля: так как я за весь перевод вперед взял, за первый и за второй лист, то, стало быть, три рубля прямо на твой пай и придутся. А кончишь лист — еще три целковых получишь. Да вот что еще, пожалуйста, за услугу какую-нибудь не считай с моей стороны. Напротив, только что ты вошел, я уж и рассчитал, чем ты мне будешь полезен. Во-первых, я в орфографии плох, а во-вторых, в немецком иногда просто швах, так что все больше от себя сочиняю и только тем и утешаюсь, что от этого еще лучше выходит. Ну а кто его знает, может быть, оно и не лучше, а хуже выходит… Берешь или нет?

Раскольников молча взял немецкие листки статьи, взял три рубля и, не сказав ни слова, вышел. Разумихин с удивлением поглядел ему вслед. Но дойдя уже до первой линии, Раскольников вдруг воротился, поднялся опять к Разумихину и, положив на стол и немецкие листы, и три рубля, опять-таки ни слова не говоря, пошел вон».

Валентина, заглядывавшая в книгу через плечо шефа, спросила:

— Ну и чего?

Прочли еще раз. Потом третий. Фандорин незаметно потер в кармане волшебный дублон. Не помогло.

— Ладно, — бодрым голосом сказал Ника. — Давай посмотрим следующую.

Следующая была на странице 31. В тексте подчеркнуто имя «Петр Петрович Лужин» и карандашом напротив семь цифр. Их Фандорин оставил на потом, сначала изучил текст на странице.

Это был фрагмент из письма матери Раскольникова. Рассказывая о событиях провинциальной жизни города Р., она, в частности, сообщала:

«Узнай, милый Родя, что к Дуне посватался жених и что она успела уже дать свое согласие, о чем и спешу уведомить тебя поскорее. И хотя дело это сделалось и без твоего совета, но ты, вероятно, не будешь ни на меня, ни на сестру в претензии, так как сам увидишь, из дела же, что ждать и откладывать до получения твоего ответа было бы нам невозможно. Да и сам ты не мог бы заочно обсудить всего в точности. Случилось же так. Он уже надворный советник, Петр Петрович Лужин, и дальний родственник Марфы Петровны, которая многому в этом способствовала. Начал с того, что через нее изъявил желание с нами познакомиться, был как следует принят, пил кофе, а на другой же день прислал письмо, в котором весьма вежливо изъяснил свое предложение и просил скорого и решительного ответа. Человек он деловой и занятый, и спешит теперь в Петербург, так что дорожит каждою минутой. Разумеется, мы сначала были очень поражены, так как все это произошло слишком скоро и неожиданно. Соображали и раздумывали мы вместе весь тот день. Человек он благонадежный и обеспеченный, служит в двух местах и уже имеет свой капитал. Правда, ему уже сорок пять лет, но он довольно приятной наружности и еще может нравиться женщинам, да и вообще человек он весьма солидный и приличный, немного только угрюмый и как бы высокомерный. Но это, может быть, только так кажется с первого взгляда…»

— Шеф, вы чего, не видите, что ли? — спросила из-за плеча Валя.

— А? — Ника перелистнул страницу, чтобы читать дальше. — Погоди, не мешай. Для анализа нужно изучить весь фрагмент текста.

— Это же телефон Лузгаева. — Ассистентка перевернула страницу обратно и ткнула пальцем в набор цифр, оставленный Фандориным для дальнейшего изучения. — Забыли? 1002891.

Николас заморгал. Точно! Но причем здесь «Петр Петрович Лужин»?

А притом, что этот внешне респектабельный подлец чем-то неуловимо похож на Вениамина Павловича! Тот тоже «солидный и приличный». Кроме того… Фандорин зашуршал страницами, ища описание Лужина. Ага, вот: «Лицо его, весьма свежее и даже красивое, и без того казалось моложе своих сорока пяти лет. Темные бакенбарды приятно осеняли его с обеих сторон, в виде двух котлет, и весьма красиво сгущались возле светловыбритого блиставшего подбородка». Похож! У Лузгаева даже бакенбарды есть!

— Ну-ка, а третья закладка что?

Страница 188. Опять подчеркнуто имя. На полях опять семизначное число, Фандорину незнакомое. Текст такой: Соня Мармеладова возвращается от Раскольникова домой, а за ней следует некий господин — как потом выяснится, Свидригайлов:

«Дойдя до своего дома, Соня повернула в ворота, он за ней и как бы несколько удивившись. Войдя во двор, она взяла вправо, в угол, где была лестница в ее квартиру. „Ба!“ — пробормотал незнакомый барин и начал взбираться вслед за ней по ступеням. Тут только Соня заметила его. Она прошла в третий этаж, повернула в галерею и позвонила в девятый нумер, на дверях которого было написано мелом: „Капернаумов портной“. „Ба!“ — повторил опять незнакомец, удивленный странным совпадением, и позвонил рядом в восьмой нумер. Обе двери были шагах в шести одна от другой.

— Вы у Капернаумова стоите! — сказал он, смотря на Соню и смеясь. — Он мне жилет вчера перешивал. А я здесь, рядом с вами, у мадам Ресслих Гертруды Карловны. Как пришлось-то!

Соня посмотрела на него внимательно.

— Соседи, — продолжал он как-то особенно весело. — Я ведь всего третий день в городе. Ну-с, пока до свидания.

Соня не ответила; дверь отворили, и она проскользнула к себе. Ей стало отчего-то стыдно, и как будто она обробела…»

Какая еще мадам Ресслих! Кто бы это мог быть?

— Ой, это же Марфушин мобильный! — ахнула Валя. — Зачем он здесь? Непонятно.

— Да как раз очень понятно, — сначала медленно, а потом всё быстрее заговорил Ника. — Метод у Филиппа Борисовича был очень простой. Поскольку он жил, весь погруженный в мир Достоевского, то людей, которые встречались ему в реальной жизни, мысленно обозначал для себя именем того или иного персонажа. Лузгаев для него — Лужин. Марфа Захер — госпожа Ресслих. И вправду ведь похожа! Имя литературного героя Морозову было запомнить проще, а дальше… Ну-ка, проверим. — Он вставил в компьютер компакт-диск с сочинениями Достоевского, задал поиск. — Так и есть. На странице 31 Лужин упоминается впервые. На странице 188 впервые упоминается мадам Ресслих. Филипп Борисович придумывал новому знакомому литературного двойника и записывал данные на той странице, где имя этого персонажа встречается в первый раз. Очень просто.

Валентина, взявшая в руки книгу, увлеченно читала. Начала с первой по счету закладки, отлистнула назад.

Сказала:

— Прикольно пишет. Надо будет почитать.

— Потом почитаешь. У нас еще какой-то «Херувимов» на странице 88, и там явно не номер телефона.

Фандорин хотел отобрать у помощницы роман, но та попросила:

— Сейчас, до абзаца только дочитаю… Ой, смотрите, шеф. А тут вот еще подчеркнуто. Тоже в письме раскольниковской мамаши. То есть было подчеркнуто, кто-то ластиком стер. Вот: «господин Свидригайлов».

Взяв том, Ника посмотрел страницу на свет.

— Действительно. След остался. И на полях, кажется, что-то было написано. Саша, посмотри-ка.

Посмотрела и Саша.

— Нет, это что-то старое. Наверное, папа когда-нибудь раньше кого-то Свидригайловым обозвал. Иначе он мне сказал бы и велел закладку приклеить.

Ну хорошо, — стал подводить предварительные итоги Фандорин. — Закладка на странице 31 обозначает коллекционера. Закладка на странице 188 обозначает литературного агента. Остается загадочный «Херувимов» на странице 88. Во всяком случае, радует, что это уравнение с единственным неизвестным. Похоже, осталось найти только одну часть, последнюю. Вряд ли задача окажется очень сложной. Как мы уже знаем, загадки Филиппа Борисовича всегда довольно просты, а уж в данном случае он не собирался нарочно морочить голову. Какая-нибудь вполне очевидная ассоциация. Хм, «книгопродавец Херувимов» плюс «11/3». Что бы это значило? Будем думать, барышни. Саша поднялась.