Боггетт с трудом сдержал улыбку. Похоже, Гас и не подозревал, что в Техасе непрерывно спорили, чей голос оглушительнее, его или Шанхая Пирса. Существовало единодушное мнение, что оба не имели себе равных в искусстве оглушать собеседника.
– Почему ты даешь мне деньги? – спросил он. Он никогда не мог понять Гаса.
– Ты ведь просил, верно? – удивился Август. – Дай я тебе их раньше, до игры, так это было бы все равно что прямо отдать их Ванзу, а ему мои два доллара без надобности.
Они помолчали, пока Диш пытался понять настоящую причину, если таковая имелась.
– Не хочу, чтобы думали, будто я отказался дать в долг приятелю, – продолжал Август. – Особенно такому, который отправляется вместе с Шанхаем-Пирсом.
– Да нет, мистер Пирс с нами не едет, – поправил Диш. – Он отправляется в Новый Орлеан, а там сядет в поезд.
Август промолчал, и Диш решил, что он получит деньги вне зависимости от мнения Августа о компании мистера Пирса.
– Ну, тогда премного благодарен, – сказал он. – Встретимся осенью или еще раньше.
– Тебе необязательно сегодня ехать, – заметил Август. – Хочешь, швырни одеяло у нас на веранде.
– Вполне возможно, что я так и сделаю, – согласился Диш.
Чувствуя некоторую неловкость, он снова привязал лошадь и направился к салуну, надеясь подняться наверх, пока Лорена не погасила свет.
– Я тут кое-что забыл, – неуклюже пробормотал он у дверей салуна.
– Ну, я не стану тебя ждать, – заверил его Август. – Но если останешься, приглашаем тебя к завтраку.
Уходя, он слышал, как мальчишка грохает сапогами по лестнице. Диш – хороший парень, почти такой же зеленый, как и Ньют, но куда более опытный работник. Стоит помогать таким парням получить свою долю удовольствий, пока жизнь со своими тяготами не взяла их в оборот.
Стоя на темной улице, он видел две тени в светлом квадрате окошка Лорены. Как ему казалось, она относилась к Дишу получше, чем к другим, да и после карт у нее настроение поправилось. Может, Лори сумеет отнестись к парню поласковее. Он знал, что иногда женщины легкого поведения выходили замуж, и вполне удачно. Если такая мысль придет в голову Лорене, Диш вполне подходящая кандидатура.
Свет у Памфри погас, да и броненосец больше не болтался под ногами. Свиньи растянулись на веранде почти рыло к рылу. Август уж было собрался дать им пинка, чтобы освободить место для более или менее вероятного гостя, но они выглядели настолько мирно, что он отказался от этой мысли и вошел в дом через заднюю дверь. Если Диш Боггетт со своими желтыми, как собачья шерсть, усами сочтет для себя зазорным спать рядом со свиньями, то он вполне может прогнать их сам.
С какой бы мыслью Август ни ложился спать, она по большей части все еще присутствовала, когда он просыпался. Он так мало спал, что мысль не успевала выскользнуть из его мозга. В лучшем случае он спал пять часов подряд, но чаще всего четыре.
– Тот, кто спит целую ночь, слишком много теряет в жизни, – повторял он. – Я так понимаю, дни существуют, чтобы смотреть вокруг, а ночи – чтобы развлекаться.
Поскольку именно развлечения были у него на уме, когда он пришел домой, они же приветствовали его в четыре утра, когда он поднялся, чтобы заняться завтраком – слишком важным, по его мнению, событием, чтобы доверить его подготовку мексиканскому бандиту. Центральной частью его завтрака всегда были лепешки из кислого теста, которые он собственноручно пек в печке во дворе. Закваска для теста жизнерадостно пыхтела в горшке вот уже десять лет, так что, встав, он первым делом проверил тесто. Остальную часть завтрака он считал вторичной: отрезать несколько ломтей бекона и поджарить их на сковородке вместе с яйцами. Боливару обычно доверялся кофе.
Август пек свои лепешки во дворе по трем причинам. Во-первых, дом и так перегревался днем, так что не было смысла разводить огня больше, чем требовалось для бекона и яиц. Во-вторых, лепешки, выпеченные в печке, вкуснее, чем приготовленные на плите, и, в-третьих, ему нравилось быть во дворе, когда начинало светать. Человек, который готовит на плите в доме, обязательно пропустит восход солнца, а если он пропустит восход в Лоунсам Дав, то ему придется целый жаркий и пыльный день дожидаться подобной красоты.
Август слепил лепешки и развел огонь в печке только для того, чтобы освежить имеющиеся там мескитовые угли, пока еще было темно. Когда он решил, что угли готовы, он вынес во двор лепешки и Библию. Поставив лепешки в печь, он уселся на большой черный чайник, в котором они иногда топили сало. Чайник вполне вместил бы в себя теленка, если бы кому-нибудь вздумалось того сварить, но последние несколько лет он стоял перевернутым и служил очень удобным сиденьем.
Небо на востоке покраснело, как угли в горне, осветив равнину вдоль реки. Роса смочила миллионы иголок карликового дуба, и, когда край солнца всплыл над горизонтом, они казались усыпанными сверкающими бриллиантами. На кусте в глубине двора, когда солнце прикоснулось к росе, появились крошечные радуги. Было просто поразительно, как светило, всходя, умудрялось сделать прекрасными даже заросли карликового дуба, думал Август, с удовольствием наблюдая за процессом восхода и зная, что продлится это всего несколько минут. Солнце окрасило багрянцем сверкающие кусты, среди которых бродили и блеяли козы. Даже когда оно поднялось над обрывом, полоска света еще задержалась на уровне карликового дуба, как будто жила своей собственной жизнью, не завися от своего источника. Затем солнце оторвалось от горизонта и стало напоминать огромную монету. Роса быстро высохла, свет, наполнявший кусты подобно розовой пыли, исчез, и остался лишь прозрачный, голубоватый воздух.
