Вот с таким арсеналом и отправился я этой осенью на Алтай. Правда, было у меня с собой еще удилище-телескоп с маленькой катушечкой и тонкой леской. Это удилище предназначалось для хариусов в том случае, если они почему-то откажутся от моих замечательных блесен и мне придется искать другие пути, чтобы сварить вечером уху.
И первую уху мы действительно сварили только потому, что у нас с собой была эта удочка…
Мы увидели Чулышман уже в сумерках предзимнего вечера. Сумерки неумолимо сгущались, а к самой реке нам еще предстояло спуститься по серпантину, проложенному на почти отвесном склоне. У воды я устало расседлывал лошадей, а мой спутник и проводник, неугомонный и разбитной Мишка, русский парень, прижившийся среди алтайцев, тут же схватил мою удочку и умчался по камням к реке.
Вернулся он совсем в темноте, но вернулся с хариусами. Они были невелики, но для первой ухи годились. Мишка положил хариусов передо мной, а удилище поставил в стороне, поближе к своему седлу, и вслух заключил, что удочка эта добрая. С тех пор он промышлял только этой снастью, оставив меня без удочки, но исправно поставляя к нашему столу отборных хариусов.
Первая ночь на Чулышмане не запомнилась мне так, как другие, и в этом прежде всего была виновата дорога, трудная дорога по горам. Мы отдали ей почти целый день и, добравшись до места, на скорую руку сварив уху и вскипятив чай, тут же забылись под теплыми овчинами у догорающего костра. Правда, ночью нас будили то дождь, то мыши, которые забирались к нам под овчины в надежде отыскать здесь что-то интересное для себя. Но ни мыши, ни дождь не могли до конца помешать сну, подаренному нам после трудной дороги на берегу горной реки, рядом с осенними горами.
Вторую ночь мы провели уже в том самом месте, куда и стремился мой проводник и спутник. У Мишки, как и у меня, была та же цель: встреча с хариусами и тайменями. Только мы немного по-разному представляли себе содержание будущей встречи с обитателями Чулышмана.
Мишка ехал просто за рыбой, заранее зная, кому и в каком количестве преподнести затем дагы Чулышмана и сколько рыбы оставить себе. У каждого из нас было по лошади и по седлу, но кроме седла каждому из нас полагалось еще по переметной суме. Эта сума, состоящая из двух подсумков – арчемаков, перекидывалась через седло и могла вместить в себя такое количество рыбы, что перебросить арчемаки, набитые рыбой, через седло одному человеку было просто не под силу. Сюда, к Чулышману, наши арчемаки доставляли продукты, а обратно должны были увозить хариусов и, возможно, тайменей.
Тайменей Мишка, по существу, еще и не ловил, а вот по хариусам был настоящим специалистом, и при хорошем клеве наловить дня за три полные арчемаки рыбы. не составляло для него большого труда.
Выловленную и выпотрошенную рыбу, предназначенную для транспортировки, сначала полагалось слегка подсолить. Затем подсоленную рыбу нанизывали на проволоку или на прутья и развешивали, чтобы она подвялилась. Хариусов можно было подкоптить, если развести дымный костер и повесить подсоленную рыбу возле костра. Такая подвяленная или подкопченная рыба складывалась затем в арчемаки и была готова для транспортировки и для довольно-таки длительного хранения.
Наловить хариусов, набить ими свой и мой арчемаки и было Мишкиной сверхзадачей, и поэтому все остальное должно было подчиняться только этой цели. Может быть, и остались бы мы на день-два там, где спустились к Чулышману, где была наша первая уха, сваренная уже в темноте. Может быть, то место с очень красивым именем
Усть-Тайбылка и подарило бы мне радость какой-нибудь неожиданной встречи, а потому и осталась бы надолго в памяти, но Мишку ждал впереди богатый промысел, который, в его представлении, мог быть только там, впереди, у брода, что отделяли от Усть-Тайбылка те самые крутые спуски-подъемы, яры, с которых нет-нет да и срывались и падали в пенный поток лошади.
