Кстати о сумках: что-то она долго там возится, в вагоне… Ну конечно, сумочку уже увели, другого просто и быть не может: это ж Ольга, у нее всегда так! Но почему тогда она не бежит с рыданиями ко мне? Странно…
Я развернулась так, чтобы видеть девятый вагон. Он был довольно далеко, но народу на перроне осталось не так уж много, основная толпа схлынула. Я различила коренастую фигуру проводника в униформе – мне запомнился этот тип, когда встречала Ольгу. Какие-то люди выходили, выносили вещи, но сестры не было видно. Интересно, в какую еще историю втюхалась эта ненормальная? Ну, появится – я ей устрою «промывание мозгов»!
Однако Ольга не появлялась, и это нравилось мне все меньше и меньше. Со все возрастающим недоумением я смотрела в сторону вагона, в котором она скрылась семь минут назад. Не будь при мне тяжелой сумки, я бы, конечно, уже давно сама добежала до него и выяснила бы, в чем дело. Но тащиться обратно с поклажей очень не хотелось: ведь до машины рукой подать!
Когда недоумение мало-помалу переросло в тревогу, я увидела, как к первому проводнику подошел второй, и они вместе исчезли в вагоне. Не прошло и двух минут, как этот самый второй кубарем скатился с подножки и помчался вдоль поезда. Меня словно ударили в сердце! Подхватив сумку, я бросилась ему наперерез так быстро, как позволяли способности ломовой лошади.
– Что там у вас случилось, в вагоне?! Там моя сестра!
Вместо ответа парень схватил себя за горло и захрипел, вытаращив глаза. Бедняга был явно не в себе. Его глаза дико блуждали, не в силах сосредоточиться на моем лице, а руки тряслись. Он хотел было пояснить свою эмоциональную «речь» словами, но не смог. Промычав нечто нечленораздельное, протянул руку в сторону девятого вагона, потом махнул ею в обратном направлении – и кинулся дальше.
Надо ли говорить, что поведение проводника отнюдь не добавило мне оптимизма? На несколько мгновений асфальт ушел у меня из-под ног, а в глазах померк солнечный свет. Теперь я не сомневалась: с моей дорогой сестренкой, с моей милой Ольгой случилось несчастье!
Я не помню, как добежала до этого чертова вагона и взлетела по подножке – разумеется, бросив сестрину сумку где-то по дороге. (Какие-то добрые «самаритяне» – в том смысле, что эти люди приехали из Самары, – случайно ставшие свидетелями драмы на перроне, через несколько минут принесли ее к девятому вагону). Первое, что я увидела в четвертом купе, было бездыханное тело моей Оленьки, распростертое на нижней полке. Лицо, повернутое к стене, скрывали растрепавшиеся волосы.
В ногах у нее, подперев щеку рукой, сидел другой проводник – тот, которого я наблюдала у вагона. Увидев меня, он резво вскочил на ноги и загородил мне дорогу.
– Вам что, женщина? Сюда нельзя! Здесь труп.
– Труп?…
В любой другой момент мне не составило бы никакого труда отшвырнуть этого железнодорожного служку и достичь цели. Но сейчас… Ужасное слово «труп» лишило меня последних сил. Чтоб не упасть, я ухватилась за дверь.
– Ольга… Нет, этого не может быть!!!
Эти слова, а еще пуще мой отчаянный вид о многом сказали проводнику. Он покачал головой, сочувственно глядя на меня.
– Вот оно что… Вы ее знаете?
– Знаю?… Это моя сестра, слышите, вы! Родная сестра…
– Вот оно как… Сестра… Да вы лучше выдьте, выдьте, девушка. Ни к чему вам видеть это. Эх ты, такое «ЧП» – и в нашей смене, вот уж не думали, не гадали… Вы знаете что? Вы пока в соседнем купе посидите, или прилягте. Водички вам принести? Или чайку горячего: еще не остыл…
Суетясь вокруг, человек в униформе постепенно вытеснил меня в коридор. Я не сопротивлялась. Я вообще не соображала, что делаю!.
– Вот ведь что: родная сестра… И такая еще молодая, такая красивая, эх ты… Да какой же гад руку поднял?… Так я принесу водички-то? Вы пройдите сюда…
– Не надо мне никакой водички! Что… что с ней?
– С вашей-то сестричкой? Удавлена она, бедняжка. Своим же шарфом какой-то гад удавил, вот так-то. Такое «ЧП», такое «ЧП»…
– Шарфом… Постойте, каким еще шарфом?!
Проводник явно не ожидал подобной реакции на столь незначительную деталь: он отпрянул и захлопал глазами.
– Да своим же, я соображаю, каким еще? Ее, то есть, сестры вашей шарфом. Белый такой, длинный… Она в нем и вчера была, когда в поезд садилась. Да вот же!
Мужчина обернулся в сторону купе, и только теперь, когда он чуть-чуть отклонился, я увидела, что на другой нижней полке тоже кто-то лежит. Что-то белое, длинное свешивалось до самого пола.
Потрясающая, спасительная догадка шевельнулась в моем мозгу, но я боялась вот так, сходу, поверить в нее.
– А это еще кто там? Отвечайте! – Я прокурорским жестом указала в сторону неопознанного тела.
Проводник ошалело водил глазами между купе и коридором.
– Кто?… Да вы чего, в самом деле, женщина… Вы же сказали… она сестра ваша?!.
Вцепившись в его голубую форменную рубашку обеими руками, я притиснула беднягу к стенке.
– Значит, там, в купе, лежат две женщины, так? Отвечайте быстро и четко, или… Или я, черт подери, за себя не отвечаю! Так их две?
– Ну-у… Известно, две. Одна – это та, которая… Ну, а другая…
– Молчать! Отвечать только на мои вопросы! Одна женщина – это убитая, так? Которая с белым шарфом, блондинка? Да или нет?!!
– Да отцепись ты, чокнутая! Караул… Да, да!
– А другая девушка? Что с ней? Да говори же ты, чертов молчун!
– Тьфу ты, чума болотная! Вцепилась, как черт в грешную душу… Обморок у нее.
– Об… обморок?
– Ну! За сумочкой она вернулась – забыла, говорит. Видать, заскочила, увидала покойницу, да и отключилась. Ну да, точно: это, значит, она орала! Я услыхал снаружи, да не понял, где кричали: на перроне такой шум-гам… Сейчас оклемается… Эй, женщина! Ты что – рехнулась с горя, что ли?!
Честно говоря, у мужика были все основания для подобного заявления: не выпуская его рубашки, я ткнулась лбом ему в грудь и затряслась в беззвучном смехе, который то и дело прерывался судорожными всхлипами. Через несколько мгновений голубая рубаха проводника была мокрой от слез. Такого со мной никогда еще не было! Впрочем, я еще никогда и не переживала такого…
