«Неужто уже ничего нельзя исправить?» — спрашивал я себя. Может, четверо неблагодарных детей еще не упустили возможности обрести свое предназначение?
Мне казалось, что лишь Мариетта сумела избежать общей участи, выдумав себя заново. Я часто видел, как она возвращается после визитов в большой мир, иногда в драных джинсах и грязной рубашке она напоминала водителя грузовика, иногда в изящном платье — ресторанную певичку, а порой она бежала через луг почти без одежды, и в лучах восходящего солнца ее кожа блестела, покрытая росой.
Боже, о чем я говорю! Ну, ладно, что сказано, то сказано. К списку моих грехов (который, увы, далеко не так длинен, как мне хотелось бы) теперь придется добавить еще один — кровосмесительные желания.
Люмен сказал, что зайдет за мной в десять. Разумеется, он опоздал. Наконец он появился, с дюймовым окурком гаванской сигары в зубах и с бутылкой, на дне которой оставалось на дюйм джина. Полагаю, он не привык к крепким напиткам, ибо в подпитии был еще более невыносим, чем обычно.
— Готов? — процедил он.
— Более чем.
— Захватил с собой что-нибудь пожрать да выпить?
— А зачем мне там еда?
— Затем. Тебе придется пробыть там долго.
— Я что, буду заперт?
Люмен злобно взглянул на меня, словно решая, стоит ли быть со мной жестоким.
— Не напусти в штаны от страха, — наконец буркнул он. — Дверь все время будет открыта. Ты сам не сможешь уйти. Это место завораживает.
И, повернувшись, он зашагал по коридору, оставив меня поспевать за ним на своей колымаге.
— Не спеши так, — взмолился я.
— Боишься заблудиться в темноте? — спросил он. — Ну и нервный же ты сукин сын, братец.
Темноты я не боялся, однако заблудиться мне и впрямь не хотелось. Мы несколько раз повернули и оказались в коридоре, в котором — и это абсолютно точно — я никогда раньше не бывал. А я-то думал, что побывал в доме везде, за исключением, разумеется, комнат Цезарии. Еще один поворот и еще один новый коридор — мы миновали пустую комнату, потом другую, третью, и я понял, что совсем не знаю, где мы находимся. Если Люмен решит сыграть со мной злую шутку и бросить меня здесь, сам я вряд ли сумею отсюда выбраться.
— Чувствуешь, какой здесь воздух?
— Спертый.
— Мертвый. Сюда никто никогда не приходит. Даже она.
— Но почему?
— Потому что здесь может крыша поехать, — сказал Люмен, обернувшись ко мне на мгновение. В полумраке было трудно различить выражение его лица, но я уверен, что заметил, как блеснули его желтые зубы в злобной усмешке. — Ты, конечно, человек вполне нормальный, не то что я, умеешь держать себя в руках. Может, для тебя все это сущая ерунда. Хотя как знать... вдруг ты свихнешься и мне придется прикрутить тебя к своей старой доброй койке.
Я остановился.
— Знаешь, я передумал.
— Поздно, — отрезал Люмен.
— Говорю тебе, я не хочу туда идти.
— Слушай, что за игры? Я же не хотел тебя вести, теперь, когда я согласился, ты уперся, точно баран. Разберись наконец со своими долбаными желаниями.
— Я не хочу рисковать, своим рассудком, — заявил я.
Люмен одним глотком допил джин.
— Понимаю, — кивнул он. — У человека в твоем положении нет ничего дороже собственного рассудка. Потеряешь рассудок, и от тебя вообще ничего не останется. — Он приблизился ко мне на пару шагов. — С другой стороны, если ты сейчас повернешь назад, плакала твоя книга. Грош ей будет цена. Так что выбирай. — И он принялся перебрасывать бутылку из правой руки в левую, приговаривая: — Разум. Книга. Разум. Книга. Тебе решать.
В ту минуту я ненавидел его главным образом потому, что он был совершенно прав. Если он оставит меня под куполом и я лишусь рассудка, я не смогу написать ни одной строчки. Но если я откажусь подвергать себя риску и напишу только то, что мне известно, не стану ли я впоследствии горько сожалеть о том, насколько более полной, более правдивой могла бы быть моя книга, если бы у меня хватило смелости увидеть то, что скрывает эта комната?
— Выбирай, — повторил Люмен.
— А как бы ты поступил?
— Ты меня спрашиваешь? — Люмен был искренне удивлен, что меня интересует его мнение. — Я тебе так скажу. Свихнуться — это не слишком приятно. Даже совсем не приятно. Но, насколько я понимаю, времени у нас почти не осталось. Этот дом не будет стоять вечно. А если все летит к чертям, значит, то, что ты увидишь там, — и он поднял руку, указывая на коридор передо мной, который заканчивался уходящей вверх лестницей, — скоро исчезнет тоже. Когда этот дом рухнет, ты не сможешь уже ничего увидеть. И никто из нас не сможет.
Я уставился в глубь коридора.
— Что ж, тогда я сделал свой выбор.
— Я так понимаю, ты решил войти.
— Да, я решил войти.
Люмен улыбнулся.
— Ну держись, — сказал он, наклонился и поднял меня вместе с креслом. Он стал подниматься по лестнице, а я затаил дыхание, с ужасом ожидая, что он или уронит меня, или оступится и рухнет в пролет. Однако все обошлось, и мы добрались до узкой площадки, на которой была всего одна дверь.
— Здесь я тебя оставлю, — сказал Люмен.
— Ты больше не станешь мне помогать?
— Ты же умеешь сам открывать двери?
— А что будет, когда я зайду внутрь?
— Там и узнаешь. — Люмен опустил руку мне на плечо. — В случае чего позови.
— Ты будешь тут?
— Зависит от моего настроения, — сказал он и двинулся вниз по лестнице. Мне мучительно хотелось его окликнуть, но я понимал, что минутная отсрочка ничего не изменит. Если я принял решение, надо приступать к делу не откладывая.
И я покатился к двери, лишь раз обернувшись, чтобы взглянуть на Люмена. Но он уже скрылся из виду. Я остался в полном одиночестве. Глубоко вздохнув, я взялся за ручку двери. В глубине души я еще надеялся, что дверь окажется запертой и я не смогу войти. Надежда оказалась тщетной — ручка повернулась и дверь распахнулась, причем слишком легко, как будто некий радушный хозяин поджидал меня, дабы проводить в свои владения.
