Из центра купола падал яркий луч сфокусированного звездного света и ослепительно блестел на мозаичном полу. Отполированные кусочки мрамора и кварца, добавленные в раствор при заливке пола, превращали его в темное зеркало, словно отражавшее космическое небо. В лучах света плясали мельчайшие пылинки, и воздух был наполнен дымом ароматических воскурений.

От стен круглого зала спускались ряды мраморных скамей. Здесь заседал совет Фулгрима и было достаточно места, чтобы разместиться двум тысячам человек, хотя на сегодняшнем военном совете собралось не более четверти от этого количества. В самом центре светящегося столба стояло кресло из полированного черного мрамора, и с этого трона лорд Фулгрим давал аудиенции своим воинам и выслушивал их петиции. Хотя примарх еще не удостоил собрание своим присутствием, даже пустое кресло свидетельствовало о его могуществе.

На мраморных скамьях Юлий увидел офицеров Двадцать восьмой экспедиции. Он направился к своему месту в самом нижнем ряду, приветствуя на ходу тех, кого знал в лицо, и отмечая тревожные взгляды, которые вызывала его алая лацерна. Те, кто имел опыт службы с Детьми Императора, не могли не знать, что этот плащ означал готовность воина отправиться в сражение.

Юлий не стал реагировать на взгляды любопытствующих и занял положенное ему место, забрав у посыльных свой шлем и меч. Он обвел взглядом собравшихся; на нижних скамьях Гелиополиса в красно-серебряных доспехах сидели офицеры Имперской Армии. Их близость к креслу примарха свидетельствовала о высоком ранге военных.

Лорд-командующий армией Файль сидел в окружении своих адъютантов и помощников. Лицо этого сурового человека было страшно обезображено многочисленными шрамами, а всю левую часть черепа закрывала стальная пластина. Юлию ни разу не приходилось с ним разговаривать, но он много слышал о командующем. По слухам, это был опытный военачальник, откровенный человек и неумолимый солдат.

Позади армейских офицеров, на среднем уровне, расположились адепты Механикум, они, казалось, неуютно себя чувствовали в ярком свете Гелиополиса. Надвинутые капюшоны скрывали верхнюю часть их лиц, и Юлий, насколько мог вспомнить, ни разу не видел, чтобы они обнажали головы. При мысли об окружавшей их дурацкой секретности и приверженности ритуалам он неодобрительно поджал губы.

Рядом с механикумами сидели летописцы — мужчины и женщины в светлых форменных платьях строчили что-то в потрепанных блокнотах и электронных планшетах, а кое-кто делал зарисовки угольными карандашами на плотных листах бумаги. Тысячи лучших художников, писателей и поэтов Империума были разосланы по всем флотилиям с целью увековечить монументальные достижения Великого Крестового Похода, но на военных кораблях их встречали по-разному. Лишь немногие Легионы одобрили присутствие гражданских лиц в непосредственной близости от театра военных действий, однако Фулгрим объявил их присутствие великим благом и обеспечил беспрецедентную возможность присутствовать на самых секретных и важных церемониях.

Ликаон проследил за взглядом своего командира.

— Летописцы! — презрительно уронил он. — Зачем нужны эти бумагомараки на военном совете? Посмотри, один из них даже притащил с собой мольберт!

Юлий снисходительно улыбнулся:

— Возможно, он старается запечатлеть величие Гелиополиса для грядущих поколений, друг мой.

— Русс правильно о них сказал, — настаивал Ликаон. — Мы солдаты, а не объекты для сочинения стихов и портретов.

— Стремление к превосходству затрагивает не только воинские дисциплины, Ликаон. Оно включает в себя изучение изобразительных искусств, изящной словесности и музыки. Совсем недавно мне посчастливилось слушать концерт Бекьи Кински, и ее прекрасная симфония заставила мое сердце трепетать.

— Ты опять начитался стишков, не так ли? — спросил Ликаон, качая головой.

— Как только у меня появляется возможность, я погружаюсь в «Имперские песни» Игнация Каркази, — признался Юлий. — Тебе тоже не мешало бы их почитать. Немного культуры еще никому не повредило. У лорда Фулгрима в его личных покоях стоит скульптура, сделанная для него на заказ Остианом Делафуром. И говорят, что над кроватью Эйдолона висит пейзаж кисти Келанда Роже.