«Двуязычие» было характерно и для Черчилля, чье сознание буквально делилось надвое. Это было заметно для непосредственного окружения. Лорд Галифакс в 1942 г.: «Не могу не восхититься быстрыми переменами фронта Уинстона в отношении России. За предложение Идена найти компромисс со Сталиным он назвал его всеми словами от собаки до свиньи, а сейчас предлагает президенту сделать подобное же предложение Сталину». После встречи в Москве в 1944 г. доктор Моран заметил, что премьер-министр «кажется раздвоенным между двумя линиями действий… В один час он готов просить президента создать общий фронт против коммунизма, а в течение следующего часа он готов просить Сталина о дружбе. Иногда эти линии сменяют друг друга с поразительной быстротой».
Мы видим как два главных политика ХХ века в конце концов приходят к выводу, что Россия нуждается в «поясе безопасности». И в страшной войне, когда в руках немцев были мощности, производившие до войны 45 процентов валового национального продукта, 47 процентов используемых сельскохозяйственных земель, она, восстав из пепла, положив в полях цвет своего юношества, заслужила эту зону своего преобладания.
Впрочем, советское руководство в роковой час своей истории, находясь на грани национального выживания, было готово и на другой вариант. Теряющая жизненные силы Россия просила о помощи и взамен готова была пойти практически на все, включая передачу контроля своим западным союзникам над Восточной Европой. 13 сентября 1941 г. Сталин предложил премьер-министру Черчиллю «расположить 25-30 дивизий на советской земле». Если Лондон беспокоился о послевоенной карте, о зонах влияния в послевоенной Европе, то не было лучшей возможности самим войти на Балканы и в Польшу. Но следовало сделать кровавый вклад в общую победу, защитить свою империю, сохранить молодое поколение — и Черчилль не пошел по пути, который помог бы ему лучше спать в 1945 г.
Оба западных союзника предпочли издалека наблюдать за битвой под Москвой. Не о выживании думали в Вашингтоне и Лондоне, а о перспективах, которые начал обещать остановленный блицкриг. Не только об удовлетворении первым поражением Гитлера говорят пожелтевшие документы того февраля 1942 г. Государственный секретарь США Корделл Хэлл пишет президенту Рузвельту: «Нет сомнения в том, что советское правительство имеет огромные амбиции в Европе и на каком-то этапе Соединенным Штатам и Великобритании придется выразить свое несогласие с этими требованиями. Предпочтительным было бы занять твердую позицию уже сейчас». Макиавелли восхитился бы хладнокровием своих последователей. Впереди еще Харьков, Сталинград, Прохоровка, Днепр, Припять — а стратеги, охраняемые двумя океанами, задумались над судьбами Европы.
Пытаясь оценить «будущего Сталина», некоторые западные деятели искали свои критерии. Скажем, для государственного секретаря Корделла Хэлла и военного министра Генри Стимсона важным было отношение московских коммунистов к религии. Послабления 1943 г. их в этом плане воодушевили. В сентябре 1943 г. Сталин восстановил Священный Синод православной церкви. В годы войны традиционная партийная пропаганда изменилась — говорили о славянских победах, а не о достоинствах марксизма. Офицерский корпус обрел вид и значимость традиционные для «докоммунистической» России.
Для другой группы западных наблюдателей поверхностных изменений было недостаточно. Более жестких взглядов придерживаются специалисты государственного департамента, которые советуют заранее вести в отношении СССР более жесткий курс — воспротивиться использованию Советами коммунистических партий в соответствующих странах.
Окончание войны подорвало связующую нить великой коалиции — ненависть к германским и японским агрессорам. Осталось ли нечто, что могло спасти великий военный союз на долгие мирные времена, в процессе строительства нового мира? С неделями и месяцами второй половины 1945 г. становилось ясно, что один из членов коалиции — Соединенные Штаты — решил идти собственным путем, реализуя свое видение мира будущего. Вашингтон поставил перед собой весьма амбициозные задачи: остановить сдвиг мировых сил влево, возвратить состояние дел в мире максимально близко к довоенному, ворваться на рынки освобожденных от влияния Германии и Японии государств, сделать ООН инструментом строгих полицейских акций. Кто стоял на пути, не желая взять на себя роль сателлита? Только одна страна Советский Союз, возвышавшийся в новой мощи между руин Германии и Японии.
И если Советский Союз принес максимум жертв на алтарь общей победы, то Соединенные Штаты пожертвовали в только что закончившейся войне значительно меньше. Их территория не пострадало, а молодое поколение вернулось домой к невиданным высотам благосостояния. Редко в мировой истории одна страна получала такое неслыханное могущество на фоне обессиленной Западной Европы, лежащей в ядерном пепле Японии и рухнувшего социального порядка в Восточной Европе. Всякое равновесие разрушилось, США просто доминировали. Три цели стояли перед новым Вашингтоном как перед самопровозглашенным центром мира: проблема самостоятельности большого и победоносного Советского Союза; создание плотины на пути левых сил в мире с сохранением базовых основ прежнего порядка; замена западноевропейского колониализма новой международной системой, базирующейся на Организации Объединенных наций.
Важно то, что вожди новой, послевоенной Америки отчетливо представляли себе степень невероятного могущества своей страны, способного, как им казалось взять историю под уздцы. СССР вышел победителем, но какой ценой? Способен ли он обойтись без помощи благожелательного опекуна?
