Но кроме этого у нас бытовала святая традиция. Того, кого отпускали в последней партии, не били никогда и ни при каких условиях. Наоборот: последних со всем уважением, всей ротой несли на руках до КПП. Делалось это не от жгучей любви, а из уважения к особо злобным ветеранам, строго не поддававшихся перевоспитанию и злостно противостоявших всему на свете. Это было такое армейское отрицалово, по типу лагерного. Знак командованию: мол, вы их так, последними домой, а мы вот так, потому что нам на вас наплевать. Мы живем сами по себе, а не под вами. У нас свои понятия, а не навязанные вами. Так я назло начальству вместе со всеми нёс своего самого лютого деда – рядового Сигитаса Антановича Жиманчюса (такую суку и тварь, что встреть я его сейчас белым днем на середине Невского – убил бы на месте). Но тогда мы его ловить и бить не стали – он уходил последним. Точно так же несли Шерстяного и меня.
И когда несли, меня прошибла горькая слеза. До слез было жаль уходить оттуда, где столько всего узнал и понял о себе и других. Место, где меня сапогами втаптывали в говно, но так и не втоптали. Не втоптали потому, что я не хотел превращаться в говно – и не превратился. Не хотел быть говном – и не стал. Гад – Жиманчюс, кстати, за год до этого тоже заплакал, чем очень сильно меня тогда удивил.
Утверждаю: у нас нет других мест, кроме армии и лагерей, где человек находится под таким зверским прессом, катализирующим необратимые изменения психики. Смысл службы для меня не в том, что я от всего отбрыкался. Смысл в том, что я смог использовать это для изменений внутри самого себя. Одного это развивает, другого – ломает. У кого в какую сторону изменения происходят – зависит от человека. Если ты умный – ты все ситуации используешь для роста. Если дурак – только постоянно ноешь о том, как тебе плохо. Хотя мне всегда было интересно: как же можно изменить дурака, если не наказывать его за ошибки? Как говорили великие, «чем неподатливее материал, тем сильнее по нему шарашит Молот Богов». Ты не можешь изменить мир. Меняй себя, елы-палы. Только так можно выскочить из загона для овец.
Кстати, в кино есть отличный момент, когда Тайлер отловил в кабаке какого-то азиата, уткнул в затылок ствол, вывел на улицу, поставил на колени и провел короткий опрос. Выяснив, что мужик учится на ветеринара, дал ему ровно неделю сроку на изучение ветеринарной науки в полном объеме. Пообещал проверить и в случае неуспеваемости – убить. Азиат от страха завывал и трясся. А у Тайлера даже патронов в револьвере не было – что не мешало ему пугать так, как надо.
Нортон сзади кричал: зачем?! А Тайлер ему ответил: ты только представь, как он обрадуется тому, что жив – поутру! И был, в общем-то, прав. Потому что по-другому подобные вещи не прочувствуешь ни при каких раскладах. Есть, конечно, и на эту тему техника, достаточно известная и распространенная – ежедневные думы о неминуемой смерти. Только одно дело – пытаться что-то себе внушать. И совсем другое – четко осознать неизбежность, понять, что тебе уже кранты. Вот это – да. Это – круто.
Если кто из вас читывал Успенского «В поисках чудесного», то там от лица Гурджиева дается очень добротная техника осознания «Кто я?» Это когда день за днем ты непрерывно задаешь себе один и тот же вопрос: кто я? При этом стараешься вообще ни о чем другом не думать. Поговаривают, что этот метод дает тот же результат что и хорошая прессовка. Не знаю. Не пробовал. Может и дает. Но если и дает, то в процентном соотношении «достигший/пролетевший» – точно такой же.
Но там еще есть и другое, более важное – описание последствий того, что ты начинаешь осознавать себя. Когда тебя наконец-то перемкнет, ты сразу начинаешь понимать, что люди вокруг тебя – они живут как во сне. Гурджиев говорил, что они спят. И был, наверно, прав. Жизнь сытого, довольного, натрахавшегося хомяка – это сон и есть. Сладкая, беззаботная дрема. Такие люди действуют как машины, это полные автоматы – пожрал, попил, напоролся, уснул. Тайлер, который жил в Нортоне, не хотел жить как хомяк. Он хотел жить так, как хотел.
Но тут возникла другая проблема. Проблема того, что у Тайлера появились последователи. Тут все пошло как обычно: в силу огромного количества причин люди практически никогда не понимают того, что им говорят. Но им кажется, что они понимают. Про понимание – смотри в начале. Они просто неспособны понять тебя адекватно не только потому, что их «поле знаний» понять не позволяет, но и потому, что они – совсем другие. Они понимают то, что хотят понять. И на этой почве добровольная организация FightClub из ежевечерней развлекаловки для уставших от спокойной жизни людей превращается в некую полуэкстремистскую контору.
Видя, что все идет не так и поняв, что их окружают не те, кто им нужен, Тайлер и Нортон начинают проводить отбор. Кандидат на поступление должен трое суток проторчать под дверью их дома, никак не реагируя на оскорбления и предложения валить отсюда побыстрее. Выглядит это смешно – очередной Шаолинь, но только в европейском исполнении. Причем одни, конечно, безропотно стоят под дверью все трое суток, а другие уходят после первого же предложения валить куда подальше. Но и подобный отбор, как известно, ничему не помогает, хотя и приносит пользу.
