И для ребенка и для первобытного человека понятие «они» формируется раньше, чем «вы» и «мы». «Первым актом социальной психологии надо считать появление в голове индивида представления о „них“», — пишет Поршнев несколько далее.
Это очень важный социально-психологический вывод, имеющий физиологические корни в ориентировочном рефлексе, рефлексе «что такое?». Но здесь нам важны не доказательства, подтверждающие правильность этих взглядов, а теснейшая связь этого понятия «они» с происхождением религиозной психологии. «Они» всегда кажутся более сильными, более могущественными, чем есть на самом деле. «Они» всегда вызывают страх. Это хорошо знают и этнографы, и воспитатели детских садов. Для первобытного человека «они» — это та сила, которая побуждает кочевать и избегать контактов с другими племенами; «они» — это наиболее легкое объяснение всех непонятных неприятностей. «Они» именно потому «они», что те, о ком идет речь, непонятны, мало дифференцированы, и от них можно ждать чего угодно.
Вспомним, что «они» для первобытного человека, — это не только те, чужие, люди, которые «не мы», но и те «они», которые помогают или мешают брошенному ими камню или выпущенной стреле убить зверя. Эти «они» стоят по ту сторону «бездонной пропасти», о которой я уже говорил, употребляя образ Людвига Фейербаха.
Любое родившееся понятие хотя исторически и изменяется, но и закрепляется; а главное, имеет тенденцию в определенных условиях проявляться в своем исходном значении. Из понятия «они» с его эмоциональной окраской легко образуется и психология тотема, и психология фетиша, и психология чуринга, и психология анимизма, о которых я еще буду говорить, хотя, конечно, каждое из них формируется и в дальнейшем развивается под влиянием различных социальных и исторических условий. Общим для них (как и для любой религии, о чем будет идти речь в следующей главе) является вера в то, что «они» могут воздействовать на «меня» и «нас».
Практические взаимодействия «их» и «меня», «их» и «нас», включившиеся в производственные отношения, легли в основу истории человечества и сформировали науку, искусство, мораль и право. Но это же взаимодействие, укрепляя чувство веры в могущество «их», являлось одним из корней религиозной психологии.
Современный человек, смотря на огонь костра, камина, печи, даже спички или газовой горелки (ведь только на спичке или в газовой горелке огонь сохранился в современном быту городского человека!), всегда склонен думать о вечном и преходящем, мечтать о самом сокровенном, самом человеческом. Ведь именно
…Огонь зажженного костра
оповестил зверей о человеке…
— Только научившись добывать огонь с помощью трения, люди впервые подчинили себе неограниченные силы природы. Какое впечатление произвело на мысль человека это гигантское открытие, еще показывают современные народные суеверия, — писал Людвиг Фейербах.
Почитание огня в том или ином виде было распространено в древности почти у всех народов мира: в Средней Азии, Закавказье, Индии, Иране, Перу, Древней Греции, Риме и т. д. В настоящее время культ огня сохранился у парсов в Индии и в Иране, родине и парсов и религии зороастризма (маздеизма). А.Ф. Писемский еще в XIX веке встретился в Азербайджане с маздеистами, для которых поклонение «вечному огню» — факелам горящего природного газа — является существенной составной частью их религии.
Праздник славян Ивана Купалы, еще недавно отмечавшийся в России, на Украине, в Белоруссии, так же как и аналогичный старинный праздник Лиго в Латвии, также связан с огневыми обрядами. Зажженная свеча перед иконой — это «жертвоприношение огнем», а «воскаждение ладаном» — это не только «благоуханная жертва», но и «очищение дымом». У летописцев не раз говорится, как татары окуривали дымом послов, «чтобы у них вылетели из головы дурные мысли». Известна смерть в татарской орде князя Михаила Черниговского (1246 г.) за отказ поклониться огню. И ведь до сих пор в деревнях жив предрассудок: плевать в огонь — грех!
Но ни в одной религии культ огня, огня-очистителя не сыграл такую трагическую роль, как в христианской, история которой не может не рисоваться современному человеку иначе как в багровом пламени костров инквизиции и изб самосожжения — огненных палов старообрядцев.
