Резвые шаги — и умостил, положил под лавку на бетонный выступ Федя мои пакеты.
Взор на меня, мнущуюся за спинами ребят.
— О-о-о! Рожа, — вдруг взревел кто-то, перебивая мысли. — Ну наконец-то! А то мы думали, ты там навеки с этой мамзель жить остался.
— Язык прикуси, а, — гневное Федора. Шаг ко мне ближе — обнял за плечи и затащил под навес. — А ну батьку место уступили! А то расселись тут, — захохотал, — наглота да босота!
— Ой, а то ты другой?! — женское, сквозь тихий смех.
Подчинились: сдвинулись вбок, спихнув самого крайнего с места. Что-то гаркнул, выругался тот, но тотчас осекся. Смирился.
— А девушке? — язвительное «Рожи», кивнув на меня.
— А девушку я готов взять на себя, — спешно отозвался тот, кто сидел сбоку. Враз разворот — и протянул ко мне руки.
— Клешни убери, — гогочет Рогожин, явно не без угрозы.
— А че… не поделишься, что ли? — смеется наглец.
— А она че, хлеб? Чтоб им делиться…
Ухмыльнулся. Смолчал собеседник.
Еще напор, движение — и уже следующий невезучий кеглей слетел со скамьи.
— Ну вы и толстож*пые! — слышно сквозь смех.
— Со своим стульчиком ходи! Вон как… Марковна: везде и всегда готова. Даже в очереди, на почте.
Ловко перебрался через скамью Рожа и обернулся ко мне.
— Иди давай ко мне.
Поддаюсь.
Его помощь, всеобщие усердия — и забралась, расселась. Невольно вплотную прижалась к Нему. Тепло вмиг захлестнуло меня, отчего буквально в секунды начало откровенно трясти. Тщетно пытаюсь сдержаться, не выдать себя. Наивную. Глупую. Перепуганную…
Они, мои новые знакомые мне что-то говорят, предлагают, даже стопку суют, а я уже ничего не слышу. Сплошной шум в голове — и… вновь задыхаюсь.
— Что пьешь? — внезапно приблизился своим лицом к моему.
— А? — испуганно пучу на него зенки. А мне страшно и вдох сделать — снова вобрать в себя этот дурманный запах.
Облизался невольно. Секунды выжидания — и вдруг рассмеялся (добродушно, тепло, с каким-то снисхождением):
— Сок, вино, водка? Наливка?
— Сок.
Ухмыльнулся. Разворот.
— Нам сок!
— В смысле, "ВАМ"? — слышу (наконец-то слышу, различаю, осознаю слова): возмущением. — Ты че… пить не будешь?
— Не, не хочу.
— Да хоть чуток. Ну рюмку!
И снова качает отрицательно головой Рогожин.
— Короче, — дерзкое собеседника. — Штрафные — обязалово. А дальше — уже как хотите.
Выругался про себя Федька, заливаясь улыбкой, не издав ни звука — да и не надо: товарищ и так по губам всё прочитал.
— Сам иди туда. Казанова.
Подняты стопки. Кто с чем… короткий тост за встречу, что наконец-то все собрались, — и дернули смело.
Странный, горький какой-то апельсиновый сок попался. Да и вонючий, что ли. Но… что уж есть…
Вдруг движение за нашими спинами и навалился кто-то на наши плечи. Щека к щеке… со мной. Нервно дернулась, отстранилась, подавшись к столу. Взор на нахала — тот самый, что зачал всю эту эпопею, навязав свое и своего "голодного" друга внимание в садике:
— Уговорил-таки? Или чего вернулась? — гогочет.
— А тебе какое дело? — грубо рявкнул на него Федор (перебивая меня, едва попыталась что-то промямлить в ответ). — Свалил давай!
— Ах, вон оно как! Вообще-то, я первый ее нашел, — смеется.
— Слюни подотри, — дерзкое. Сцепились их взгляды. — Свалил, говорю.
— Да понял я, понял, — иронией. Отстранился. Выровнялся во весь рост.
— А звать-то хоть как? — слышится сквозь смех уже другой мужской голос (через стол, напротив).
Устремляю взгляд.
И пусть они почти все — миловидные люди (особенно девушки, те еще нежные цветочки и красавицы), но почему-то только этот Федор и вызывал полноценное доверие.
— А тебе зачем? — ржет сдержано Рогожин. — Жениться собрался?
— Нет, ну причем тут? — поспешно. — Сам-то, небось, давно уже всё разузнал.
— Ну так, — гогочет Федя. — Это же я, а то ты.
— Ванесса, — наскребла я храбрости подать голос.
— О-о-о!!! — взревел кто-то.
Некоторые рассмеялись.
— А че смешного-то? — грубо, явно с досадой, отозвался Федор.
— Это типа как… ну как ее там? Ну эта… музыкантша! — умное замечание "навязчивого кавалера из садика".
— А, да! Пианистка есть такая! — слышится чье-то мужское.
Женский смех. Поспешно:
— Вообще-то, она скрипачкой вроде как была!
— А у меня она переквалифицировалась!
— Ага, — язвительное. — Лично ради тебя.
— Да кто ж их там разберет! И потом, мало ли чем она еще промышляет!
— Особенно по ночам, — слышится смех "Голодного" (стоит, жует что-то).
— Фу, какой ты мерзкий! — какая-то барышня возмущением.
— Да я про нервы! Че ты?
— Ага-ага! — сарказмом.
— Ой, да сами вы пошлые! — махнул тот рукой.
— Да чего вы завелись?! — резвое. — Вообще-то, мы, как бы, тут знакомились. Я, кстати, Ника, Некит, — живо протянула мне руку через весь стол девушка.
Поддаюсь. Смущенная, тотчас пожала я ее ладонь.
— Сестра этого твоего… — кивнула она вдруг на Федьку, что относительно нее сидел позади меня, — кавалера.
— Очень приятно, — шепчу.
— Да я ей тебя уже сдал, — гогочет Рогожин. — С тобой на параллели будет учиться.
— О, да ладно! — от удивления вздрогнули ее брови. — А какой класс?
— "А".
— А… гуманитарии, — улыбается. — Хотела я как-то туда… — многозначительная пауза. Захохотала вдруг, отведя очи в сторону. — Но потом как-то не срослось.
— Вань, а ты чего так дрожишь? — взволновано вдруг обронил Рогожин, перебивая свою родственницу. — Замерзла, что ли? Чего молчишь?
— А? — резво оборачиваюсь к нему.
И снова до неприличия близко, отчего просто назло мне… всем моим попыткам совладать с собой, еще сильнее, до откровенного лихорадочного пляса конечностей, начинает меня колотить. Живо привстал с места, расстегнул, снял с себя олимпийку.
— Да водки ей налейте! Сразу согреется!
— Себе налей, — смеется Рогожин.
Еще движение — и набросил одежину мне на плечи.
— Одевай, — приказом. Подчиняюсь: сую руки в рукава.
Только попыталась застегнуть змейку, как не дал: сам обернул к себе лицом и заботливо защелкнул молнию.
— А то сидит тут, молчит, мерзнет, — присел обратно. Мигом забросил руку мне на плечо и притянул к себе. Поддалась — легла ему на грудь.
— Ну и х*ли ты ей стопку тычешь? — раздраженное Феди. — Сок лучше налей.
— Может, еще чаю? — ржет молодой человек.
— А вот тут ты прям… в тему, — захохотал "Рожа". — А ну быстро домой сгонял!
— Ага! Уже-уже, гляди… за поворотом. Твоя мадам — ты и бегай.
— Я, кстати, Коля, — вмешался вдруг в спор наш "сосед" по скамье.
— Очень приятно, — и снова шепчу смущенная.
— А я — Глеб, — торопливо отозвался и "нахал из садика".
— Андрюха, — не отстал от остальных и "Голодный".
— Да какой ты Андрюха?! — рассмеялся тотчас Федор. — Гриб — он и в Африке гриб!
— Ой, да ну тебя! — возмущенное под дружный хохот ребят.
Валя, Коля, Сева, Настя, Катя, Вова, Дима, Женя, Ира, Артур и т. д. И так много, что я даже (хоть и пыталась поначалу) но не смогла не то, что запомнить, но и расслышать.
А после… и вовсе, когда их внимание стихло, переключилось на очередную "жертву" веселья, я окунулась в собственные мысли. Ощущения…
Странные, пугающие чувства. Но не отталкивающие. Напротив… Никогда не думала, что так может быть… с… молодым человеком. А тем более малознакомым.
Впервые даже парфюм не отталкивал. Легкий аромат искусственных "феромонов", примесь алкоголя и даже запаха чужих сигарет — всё сочеталось идеально, и даже манило, влекло, завораживало. Творило нечто невообразимое — как еще никогда в жизни, мне хотелось вдыхать и вдыхать это благоухание, будто я какая сумасшедшая. Умалишенная…
А сердцебиение… Его сердцебиение отбивалось во мне набатом, околдовывая еще больше. Порабощая. Подчиняя своему такту — мой.
Невольно прикрыла веки, погружаясь в шальной, дурмана транс. Бесстыдно и бессовестно. Я тонула в странном, больном удовольствии, изнемогая от невозможности справиться с чувствами.
«С ума сошла!» — гневно вопил рассудок.
«Совсем немножко… пока никто не замечает», — отчаянно молила… душа.
— Может, чего-нибудь скушаешь? Или еще сок?.. — дернулся, приблизился ко мне вплотную, шепотом на ухо Федя.
А голос! Папенька! А голос!!!
— Вань! — отдернул. — Ты что спишь?
— А? — испуганно вздрогнула я. Распахнула веки — лица наши на расстоянии вдоха. Чувствую, как жар залил мои щеки. Напрягся и Рогожин.
— Спишь, говорю? — любезно повторил. — Если да, то давай проведу. Да и твоя, наверняка, уже вернулась.
А я — сижу и ничего сказать не могу. Знаю, что "надо", а не могу… Просто онемела.
Мурашки побежали по телу от накала чувств.
Казалось, я готова уже разрыдаться от перенапряжения, от тока, что впился в меня разрядом молнии и не отпускал до сих пор.
Боже, неужели так бывает в жизни? Чтоб вот так… с первой встречи… едва ли не с одного, первого взгляда, прикипеть к человеку — и желать в него вцепиться, да больше никогда не отрываться?
Господи, как стыдно! Жутко, страшно… но и нет сил сопротивляться. Ни сил, ни желания, ни возможности…
Живо прячу взгляд. Отчаянным, с хваткой смертника, усердием вырываюсь из Его объятий — поддается.
— Да-да, домой надо! — испуганно затарахтела я, срываясь с лавки, попытка перелезть на другую сторону, не задев остальных.
— Эй, ты чего? — заржал пристыжено, сгорая от удивления, замешательства, "Рожа".
— Да ты прав, — ретиво прячу от позора очи. — Как бы еще в милицию она не позвонила.
Задергалась я у своих пакетов (что все еще были под скамьей).
— Вань, че случилось? — насторожено прошептал Федор, присел рядом на корточки.
— Да всё хорошо, — невольно тараторю, вновь сдавая себя сполна. Силой заставляю взглянуть ему в глаза. Замираю, словно перед расстрелом. Не вру (и вру): — Поздно уже, действительно. Мне домой пора. Проведешь? — выстрел. Мой… кроя правду, истинные чувства… али подыгрывая им.
— Ну да, конечно, — кивнул головой.
Отобрал поклажу у меня, встал. Помог и мне выровняться на своих двоих.
— Эй, а вы куда? — обиженное "Гриба". — Рожа, ты куда?
— Да проведу Малую… и обратно. Сейчас буду.
— На тебя бадяжить? — многозначительное.
Скривился раздраженно:
— Ты же знаешь, я не по этой части.
— Ну, мало ли… А ты, Глеб? — крикнул уже другому, вперив в него взгляд.
И вновь провел до квартиры…
Полумрак. Тусклый, медовый свет лениво сочился, прокрадывался с первого этажа, отчего едва ли можно было хорошо разглядеть лицо своего собеседника.
— Ну, чего замерла? — ухмыляется добро Федя. — Звони, — кивнул на дверь.
Еще мгновения сражения с самой собой… с неловкостью — и поддалась. Шаг ближе, очередной, косой, беглый взгляд на своего «кавалера», и зажала кнопку звонка.
Жуткие, убийственные секунды тишины — и послышался шорох за дверью. Сжалось болезненно сердце. Запекла обида в горле.
Конец. Конец всему…
Живо оборачиваюсь. Протянула руки к Рогожину, желая забрать поклажу:
— Спасибо тебе огромное за все. За помощь.
— Да было бы за что, — ухмыльнулся.
Резкое движение — и поддался, передал пакеты.
Щелкнул замок, лениво отворилась дверь.
Испуганно обернулась. Сгорая от стыда, тотчас уставилась на маму:
— Прости, я ключи, наверно, потеряла…
Шаг за порог. Обернулась, последний раз коснуться взглядом Его глаз — а там… и след простыл. Ушел, пропал мой Рогожин… оставив по себе лишь воспоминания.
Неделю! Господи, НЕДЕЛЮ!
…Уже неделю, как придумываю себе неотложные дела, которые припекает именно вечером, причем срочно, делать: то оплатить за свет забыла (вдруг еще работает касса), то соседка просила помочь с клумбой во дворе (а она просила, а вернее, я навязалась), то продукты кое-какие докупить (но не на рынке, а в «круглосуточном», что в высотке, и путь в который через Их двор). И — ничего. Сколько я бы не выглядывала, не высматривала Его там, в беседке за столиком, но не было. Не было Феди. Уйма (с того вечера) знакомых лиц, и даже его сестра, Вероника, если не путаю, но… не Его самого.
Нет и точка.
А я глупая, тогда так закрутилась, мыслями своими задурманилась, что вовсе забыла ему его спортивную куртку вернуть.
Хотя… чего кривить душой? Я, конечно, безумно рада, что зато у меня теперь есть повод к ним, к Нему подойти… Но и неудобно уже даже.
Наверняка заметили, что, как идиотка, всё бегаю мимо них и взгляды метаю.
Стыдно до ужаса. И потом, вдруг он вообще рассорился или куда переехал? Что, мне вовек хранить его одежину?
Да и я бы с радостью… но…
…неудобно как-то.
Решаюсь.
Шумный, глубокий вдох — и сегодня вместо «ночника», иду прямиком к Ним.
И опять узнаю среди толпы Его родственницу.
Прячу себе под ноги от смущения взгляд. Иду, едва ли не напролом.
Еще мгновение жути, отчаянной храбрости — и замираю за спинами ребят:
— Привет, н-народ, — заикаясь, несмело шепчу.
Взгляд по лицам, в тщетный раз выискивая «заветное». А потому смиряюсь с тем, что есть — шаг ближе к Нике:
— П-привет, — робко протягиваю ей Его олимпийку (а сердце так и обливается кровью, расставаясь с самым ценным, что когда-либо было в моей жизни). — Я тогда забыла вернуть. Не могла бы передать?
Еще одна волна хохота — и наконец-то успокаивается «Рогожина». Стихает и вся толпа.
— О, Малая! Привет! — только сейчас и заметила та меня. Вперилась взглядом.
— Опа! Ваня! — неожиданно чье-то мужское (но явно не Феди голос, нет той странной, такой влекущей интонации, манеры в звуке, бархата, а потому и не ищу взглядом). Наоборот — усерднее прячу очи.
— А мы думали, ты уже нас забыла. Вон — всё бегала тут, а не заходила, не здоровалась, — еще чье-то… чужое, колкое.
Смущенно, криво улыбаюсь. Пытаюсь игнорировать.
В глаза Нике — усмехается, молчит.
— П-передашь? — тычу в ее сторону.
— Передам, — сдержанно рассмеялась, пожав плечами. Забрала. Вдруг проворное движение — и забросила себе на плечи. — Шикарный подгон. Как раз замерзать стала, — гогочет. Вторят ей и остальные ребята. Немного помолчав, вдруг продолжила: — Но серьезно, — взор мне в очи, — че ты к нам не заходишь? Обидели, что ли?
— Д-да нет, — отчаянно, невольным визгом вышло. — Я просто… — жутко вдруг стало, тихо вокруг. Замерли даже хохотуньи. Дрожь прошлась по всему телу. Казалось, сейчас разрыдаюсь от перенапряжения, от волнения. Взор около, но в момент осеклась. На Нику, а затем и вовсе уставилась в землю. — Неудобно как-то… навязываться.
— Шутишь, что ли? — рассмеялась вновь Вероника. — Не глупи. Наш столик — ваш столик. Всегда рады общению. Так что… будет время и желание — заходи.
— Спасибо, — щеки мои уже заживо съедал огонь стыда. — Как-нибудь потом… — сама еще не знаю, вру или нет: хочу, очень хочу, но хватит ли вновь храбрости? — Ладно, — нервически сглотнула скопившуюся слюну. — Сейчас мне бежать надо, — прячу глаза от неловкости. Задыхаюсь от давления столь жуткого, просто убийственного, пристального внимания целой толпы малознакомых людей. — Я как-нибудь потом… Может, завтра.