Как видите, комната была отнюдь не пуста, но в ней не было ни души. Ветер разгуливал по паркету, колыхались на окнах занавески.
— Боже мой! — донёсся из кухни тихий-тихий стон. — Он меня убил!
Молодой человек, дико озираясь, схватил с тумбочки первое, что попалось под руку (а под руку попался кувшин с нарциссами), и бросился в кухню.
Павлик за ним…
И вот что они увидели.
В углу кухни светился слабым зелёным светом экран телевизора. На экране растрёпанная женщина прижимала к груди окровавленный платок… А за жёлтым кухонным столиком с чашкой чая в руках совершенно спокойно сидел Лохматый! Он был в майке. Его широченные разбойничьи плечи прикрывал ажурный вязаный женский платок.
Рядом молодая девушка гладила утюгом мужскую рубашку, и густой белый пар обнимал её лицо.
Молодой человек, сжимая одной рукой папку, а другой кувшин, остановился в дверях кухни с выражением крайнего изумления на лице.
— Это ты? — тихо сказал он и принялся делать ртом такие движения, которые делает рыба, выброшенная на берег.
Лохматый поперхнулся чаем и вскочил.
Девушка открыла рот и опустила утюг на рубашку. Рыжее пятно расползлось под утюгом.
В квартире запахло палёным.
— Старик, что ты здесь делаешь? — растерянно произнёс молодой человек, наконец перестав открывать и закрывать рот.
— Чай пью, как видишь, — мучительно кашляя, ответил Лохматый. — Лучше скажи, как ты сюда попал, Борода?
— Старик, мне сказали, что тут… готовится какое-то преступление! Что ты… хочешь… что-то там… украсть.
— Кто вам мог такое сказать?! — возмущённо воскликнула девушка.
— Вот этот мальчик! — Молодой человек повернулся, и все трое увидели за его спиной Павлика Помидоров.
«Надо спасаться, бежать, пока не поздно!» — в страхе подумал Павлик, но в эту трудную минуту ноги отказались его слушаться, они никак не могли оторваться от пола…
— Да это же тот самый хулиган! — закричала Лена. — Держите его, Гена! Надо отвести его в милицию!
Павлик ещё раз попробовал оторвать ноги от пола, тщетно. Ноги казались железными, пол — магнитным.
Лохматый неумолимо надвигался. Его холодные серые глаза, казалось, пронзали Павлика насквозь.
— Ага, попался!!
Жёсткая рука легла на Павликино плечо. Пальцы сдавили его, как клещи.
— Милиция нам ни к чему, — сквозь зубы процедил Лохматый, наклоняясь над Павликом. — Сейчас мы сами с ним поговорим! Ну, как здоровье гусениц?..
— Старик, но ты в таком виде! — вмешался Борода. — Оделся бы сначала!
— Одеться? Да этот чёртов малый мне рубашку компотом облил! — крикнул Лохматый и со страшной силой тряхнул Павлика за плечо.
И в эту самую секунду оглушительный лай загремел в квартире № 37, и рыжий пёс с чёрным пятном на боку бросился на Лохматого и цапнул его за руку.
Лохматый взвыл и отпустил Павликино плечо.
— Ваши документы! — раздался строгий зычный голос, и перед обомлевшими преступниками вырос милиционер с белыми бровями и толстым носом. — Ваши документы, — строго повторил милиционер и навёл на злодеев дуло пистолета.
Совершенно растерявшиеся преступники принялись шарить по карманам. Стараясь казаться спокойным, Лохматый протянул участковому паспорт. Рука его слегка дрожала: паспорт несомненно был фальшивый.
Участковый Владимир Павлович раскрыл паспорт и нахмурил брови.
— Та-ак… Рюмкин Геннадий Васильевич… Где работаете, гражданин Рюмкин?
— Я?.. Извините, товарищ милиционер, но что всё это значит? Почему я должен?..
— Где работаете, гражданин Рюмкин?! — возвысил голос милиционер Милюков.
— Ну, если вам так хочется знать, — в журнале.
— В каком таком журнале?
— В журнале «Молодость».
Милиционер поднял брови и сурово оглядел Лохматого.
— Та-ак… В журнале, значит?.. Ладно, сейчас разберёмся… Ваши документы! — повернулся он к Бороде.
— У меня нет с собой документов. Дома остались. Но Геннадий Васильевич может подтвердить, что мы с ним в одном журнале работаем. Мы, видите ли, коллеги, товарищ милиционер.
И тут из-за спины участкового выступила доселе скрывавшаяся там Люська.
— Не верьте им, Владимир Павлыч! — закричала Люська. — Никакие они не калеки! Они оба шпионы! Вот этот вот хотел эту девушку украсть, а вот этот ему помочь пришёл!
— Час от часу не легче! — воскликнула Лена. — Послушайте только, что болтает эта девчонка! Гена, вы слышите? Оказывается, вы меня украсть хотели!
И тут произошло нечто странное. Нечто такое, что не лезло ни в какие ворота.
— Ну, вообще-то, Лена, я вас действительно с удовольствием бы украл! — вдруг, глупо улыбаясь во весь рот, заявил Лохматый.
— Вот видите! — обрадовалась Люська. — Он сам признался! Сам!
— Помолчи, Люся, — строго сказал участковый. — Без тебя разберёмся!
И тут заговорил Павлик Помидоров.
— Она не напутала, — горячо и взволнованно сказал он. — Эти люди в самом деле преступники. Я их давно выследил, я всё про них знаю. Вот у этого кличка «Старик», вот у этого «Борода», а ещё у них есть помощница, по кличке «тётя Фарида»…
Но Павлик не успел договорить. Гром потряс квартиру № 37. Преступники захохотали.
Они хохотали, взявшись за бока, раскачиваясь, плача от смеха.
— Ох-хо-хо-хо! — хохотал Старик.
— Ух-ху-ху-ху! — хохотал Борода.
— Ой, не могу, умру! — надрывался Лохматый.
— Держи меня, сейчас лопну! — вторил его приятель. — Так вот, значит, где собака зарыта? Вот, значит, за кого нас эти дети приняли?!! Ух-ху-ху-ху… За преступников! Мама родная, да какие же мы преступники? Я художник Юрий Соколов, а мой друг Ге-на…
— Всего-навсего фотограф! — воскликнул Лохматый.
— Ну, это он, пожалуй, скромничает! — возразил, вытирая слёзы, Борода. — Я вам покажу сейчас, какой это «всего-навсего фотограф». Замечательные вещи делает. Глядите-ка сюда… Вот, прошу внимания! — и вынул из папки журнал «Молодость» в ярко-зелёной обложке и раскрыл его.
— Боже мой! — тихо охнула Лена. — Да это, кажется, я!
Посредине журнала красовалась фотография. Она была большая, во всю журнальную страницу.
На лавочке вся в солнечных пятнах сидела Лена. Маленькие зубчатые тени от листьев скользили по её волосам.
Лицо её было серьёзно и сосредоточенно. В руках — тонкая веточка. Склонившись, Лена чертила веточкой по земле иксы, игреки, квадраты и треугольники. Внизу, под фотографией, было написано: «Скоро экзамены. Фото нашего собственного корреспондента Геннадия Рюмкина».
Пять минут в полном молчании, сердито насупив белые брови, милиционер Милюков разглядывал фотографию. Пять минут, целых пять минут никто из присутствующих не проронил ни слова. Борода глядел на Лохматого, Лохматый и Лена глядели друг на друга, Люська глядела на Павлика, а Павлик глядел в пол.
Не то чтобы глядел, а прямо-таки впился в пол, согнулся в три погибели, низко-низко наклонил голову, как будто хотел лбом упереться в крашенные лаком половицы. На шестой минуте…
— Гм, — сказал участковый и, обернувшись, так строго поглядел на Люську, что брови его совсем сошлись у переносицы. — Гм, — сказал он снова. — Неувязочка вышла, товарищи! Вот эта особа… товарищ Люся… кое-что напутала. Да. У неё, знаете, вечно фантазии в голове…
И вдруг милиционер застенчиво улыбнулся.
— А я-то думаю, что это мне так ваша фамилия знакома, товарищ Рюмкин! Да ведь я за вашими достижениями давно слежу! Я, если можно так выразиться, ваш поклонник в области фотографии, вот как.
— Неужели?! — обрадовался Лохматый. — Так будем знакомы! Меня зовут Гена. — И Лохматый протянул милиционеру широкую, как лопата, ладонь.
— Милюков. Владимир Павлыч, — зарделся участковый. — Очень рад лично познакомиться! Я, понимаете, тоже фотографией увлекаюсь. Только у меня, конечно, не такие достижения, как у вас. Куда мне! Вы мастер исключительный! Да. Так что большая просьба выступить у нас в отделении о современных достижениях в этом искусстве.
— Договорились, товарищ милиционер!
— А сейчас мне идти надо. Извините, дорогие товарищи. Пошли, Людмила! — козырнул участковый.
— А где же Павлик? — сказала Люська. И тут вдруг все вспомнили про Павлика Помидорова и стали искать его глазами.
Но Павлика нигде не было. Он ушёл.
— Гена, пожалуйста, догоните этого мальчика! — сказала Лена. — Он, оказывается, спасти меня хотел! А я кричала на него. Я думала, он хулиган.
А Павлик шёл по улице. Шёл, от усталости и огорчения еле волочил ноги, хромал и спотыкался на каждом шагу.
Ушибленная при падении рука сильно болела, раньше Павлик как-то не заметил этого. Ох, как болит! Трудно идти. И на душе тяжело, как будто к ней гирю подвесили.
— Какой позор! — тихо шептал Павлик. — Теперь надо мной всю жизнь смеяться будут! Теперь мне проходу не дадут! И поделом! Тефтеля проклятая! Глупец! Куда тебе людей спасать, за большие дела браться? Ты и маленького-то не умеешь, троечник несчастный! Тебя и в звеньевые-то ни разу в жизни не выбрали! А всё почему? Потому что ты… ты… помидор ты расквашенный, вот кто ты!