— Я тоже могу, — помрачнел Павлик.
— Ой, держите меня, может! А кого после первого тошнить стало?
— Я не виноват, что меня тошнить стало. Я ведь не струсил! Ты что, мне не веришь?
— Ладно уж, чего там… — Люська потянулась и почесала худую загорелую ключицу. — А здорово всё же в пуговицы играть! Слушай, Павлик, если бы это не пуговицы, а золотые монеты были, ты бы что купил? Я бы, лично, велосипед и тыщу зелёных стеклянных шариков!
— А я бы лошадь, — сказал Павлик, стараясь хоть на этот раз не ударить лицом в грязь.
— Здорово! И я бы лошадь! — обрадовалась Люська и задела клетчатым рукавом пуговицы, и они звонко посыпались на пол. — Я бы на лошади, как Елена Петушкова скакала — гоп, гоп, гоп! Знаешь, какая я храбрая!
— Не хвались, я тоже храбрый…
— Да какой ты храбрый! Только на диване валяться умеешь! Вот у Тоськи Тарелкиной брат — это я понимаю! — храбрый! На него в тёмном переулке два хулигана напали, он одному — раз! Другому — раз! Всех раскидал!
— И я бы раскидал, — сказал Павлик. — Не побоялся бы я твоих хулиганов.
— Ой, держите меня, храбрец нашёлся!
Павлик открыл рот, чтобы возразить Люське, но в эту секунду с улицы донёсся резкий, истошный вопль:
— Андре-е-й! Выходи-и-и!
— Кто это? — как от тока, подскочила Люська и бросилась на балкон.
Внизу, на тротуаре, ярко освещённом солнечным светом, стояли двое одинаковых рыжих мальчишек с круглыми и розовыми, как морские раковины, ушами, в линялых ковбойках и потёртых джинсах и, задрав головы, вопили что есть мочи:
— Андррррре-е-е-й!!!
— Я вам покажу Андрея! — перевесилась через балкон Люська, и, если бы Павлик не схватил её за подол ситцевого платья, она рухнула бы прямо на близнецов. — Болваны какие! Людям поиграть не дают спокойно.
Близнецы перестали вопить, с невыразимым презрением поглядели на Люську и плюнули в разные стороны.
И тут из подъезда выскочил уже известный Павлику парнишка в полосатой майке и красной велосипедной шапочке.
— Привет, Петухи!
— Привет, Андрей! — басом сказали близнецы. — Что это за сыроежка там на балконе, не знаешь?
— Понятия не имею. Пошли, что ли?
— Пошли.
— Сами вы сыроежки! — закричала Люська. — Павлик, а куда это они? Смотри-смотри, к турнику подошли! Гляди, этот Андрей подтягиваться начал! Здо-о-рово!
— Раз, два, три… — принялись хором считать близнецы.
— Четыре, пять, шесть, — громко подхватила Люська. — А что это за девчонка подбежала? Сестра, что ли? Вот счастливая. Это брат так брат!.. Семь, восемь, девять, десять!.. Гигант! Слушай, а мы чего дома сидим? Они гуляют, а мы что, рыжие, что ли? Пошли во двор!
— Неудобно. Мы ведь не знакомы ни с кем.
— Подумаешь, не знакомы! А мы пуговицы возьмём! Они, как наши пуговицы увидят, сами знакомиться прибегут, вот увидишь!
Через несколько минут брат и сестра сидели в новом дворе на зелёной лавочке и раскладывали перед собой пуговицы.
— Не подойдут они, — волновался Павлик. — Зря мы, как дураки, пуговицы вынесли!
— Спорим! — сказала Люська и принялась вертеть перед собой пуговицу, громко приговаривая: — Ах, какие красивые пуговки! Ну прямо с ума сойти!..
При этом она краем глаза поглядывала на турник.
И было на что поглядеть! Андрей, как циркач, крутил на турнике «солнце». Братья-близнецы Петуховы следили за ним жёлтыми немигающими глазами, а тощая, длинная, как жердь, Светка даже тоненько повизгивала, прижав от волнения к щекам руки.
В общем порыве восторга никто не заметил ни Павлика, ни Люськи, ни пуговиц, от которых можно «с ума сойти».
— Ах, так?! — рассердилась Люська. — Ну, погодите! Сейчас я вам покажу! — И заорала, нисколько не стесняясь, в полный голос, как орут на рынке тётки в толстых ватниках: — ПУГОВИЦЫ!!! ПУГОВИЦЫ!!! САМЫЕ ЛУЧШИЕ НА СВЕТЕ ПУГОВИЦЫ!!!
— Перестань! Как тебе не стыдно! — горячо зашептал Павлик, но дело было сделано. Близнецы, Андрей и Светка, обгоняя друг друга, помчались к зелёной лавочке.
— Видал? — Люська толкнула локтем Павлика. — Гляди, чего сейчас будет!
— Ой, какие пуговки! — запищала Светка. — Какие хорошенькие! Где вы такие взяли? В магазине купили? Да?
В магазине?
— Тоже скажет — «в магазине»! — презрительно фыркнула Люська. — Разве такие купишь? Это же старинные, царские, понимать надо! Они вот ему от прадедушки достались!
— Здорово! — загалдели близнецы. — Значит, у него прадедушка царь был? Царь у тебя прадедушка был? А ну сознавайся!
— Нет, — скромно сказал Павлик. — Мой прадедушка аптекарь был. А пуговицы просто так собирал. Хобби, понимаете?
— Даёт твой прадедушка! — сказал Андрей.
— Отличные пуговицы! — с уважением сказали братья. — А чего это на них утки какие-то нарисованы?
— Сами вы утки! Это орлы! Вот эти пуговицы на военных мундирах носили, а эти — на гражданских. Правда, Павлик? У моего брата, между прочим, лучшая коллекция на свете! Вот какой у меня брат. Понятно? Он теперь в вашем дворе будет жить.
— А ты?
— А я — нет.
— А как вас звать?
— Люська и Павлик.
— Павлик, а ты подтягиваться умеешь?
— Он всё умеет!
Павлик толкнул локтем Люську, но было поздно.
Ребята вскочили.
— Пошли на турник!
— Зачем?! — испугалась Люська.
— Как зачем? Подтягиваться!
Близнецы с Андреем схватили Павлика за руки и потащили к турнику.
Волей-неволей Павлику пришлось подпрыгнуть и ухватиться за холодную перекладину. Честно говоря, он никогда в жизни не подтягивался на турнике.
— Ра-а-з, — стали считать братья. — Два-а-а…
Люська вытаращенными от удивления глазами глядел на Павлика.
Огромным усилием воли Павлик подтянулся во второй раз… и вдруг силы оставили Павлика, тело налилось железной тяжестью, ослабевшие, непривычные к турнику пальцы сами собой разжались, и Павлик рухнул на землю, прямо в лужу под турником.
— Три! — пронзительно крикнула Светка, и все захохотали.
Весь перемазанный, грязный, Павлик сидел на земле и пошевелиться не мог от стыда.
Красная как рак Люська бросилась к нему.
— Вставай скорее! — с ненавистью зашептала она. — Говорила тебе, не ходи на турник! Тоже мне, мастер спорта нашёлся!
И Люська дёрнула Павлика за руку и принялась счищать с него налипший песок.
Близнецы и Светка помирали со смеху.
— Это тебе не в пуговки играть! — презрительно прищурился Андрей. — Трёх раз не подтянулся! Эх ты, Тефтеля!
— Тефтеля! Тефтеля! — задразнилась за Павликиной спиной Светка. — Пашка — Тефтеля!
— Тефтеля! Пашка — Тефтеля! — дружно подхватили братья.
Павлик, тяжело дыша, стоял перед Андреем. Андрей глядел на него и насмешливо улыбался.
— Ну, что же ты?! — волновалась Люська. — Дай ему как следует! Чего ты ждёшь?
Но у Павлика никогда бы не поднялась рука стукнуть улыбающегося человека! Он стоял и смотрел на Андрея, а Андрей спокойно смотрел на него.
— Жирная Тефтеля! Тощая Спица, Тефтелина сестрица! — завопила Светка.
И близнецы в один голос подхватили:
— Жирная Тефтеля! Тощая Спица, Тефтелина сестрица!
— Ах, вот вы как?!! — рассвирепела Люська. — Да сами вы… сами вы… знаете кто? Пошли отсюда, Павлик! Знать я их больше не хочу!
И Люська схватила Павлика за рукав и возмущённо потащила к дому.
— Светка-табуретка! Петухи-че-пу-хи! Андрей-балдей съел жареных детей! — выкрикивала она на ходу и грозила всем маленьким, крепко сжатым кулаком.
— Ха-ха-ха! — смеялись Светка и близнецы.
— Фу! — высунулся в окно Светкин дядя Дмитрий Ферапонтович. — До чего же некрасиво! Девочка, а какие глупости болтаешь! Плохо тебя родители воспитывали!
…Возле подъезда Люську с Павликом нагнал один из близнецов.
— Эй, вы свои пуговицы дурацкие забыли, — сказал он и сунул в руки Павлику ситцевый мешочек.
Дверь за Павликом и Люськой громко захлопнулась.
— Нахалы! — возмущалась Люська, взбираясь по лестнице. — Да если бы я знала, кто они такие, я бы не с пуговицами, а с револьвером вышла! Гады! Бессовестные! А ты тоже хорош! Не брат, а сплошное недоразумение! Его дразнят, а он молчит! Надо было самому дразниться, понял?
— Не надо, — тихо сказал Павлик.
— Почему? — удивилась Люська.
— Не хочу, — сказал Павлик, взглянул на Люську, и Люська прочла в его серых в зелёную крапинку глазах с рыжеватыми ресницами что-то такое, отчего только вздохнула и тихонько сказала:
— Дураки они, правда, Павлик?
…Павлик не помнил, как дошёл до квартиры. Не помнил, как открыл ключом дверь. В его ушах гремело ужасное слово «тефтеля», глаза видели насмешливые лица ребят.
Молча стянул с себя Павлик куртку, молча отшвырнул ногой попавшегося на пути Тимофея, которого раньше не то что ногой, а и пальцем не трогал, вошёл в ванную, закрыл на щеколду дверь, открыл кран с водой, сел на стиральную машину и заплакал.
— Павлик! — затрясла дверную ручку Люська. — Ты чего закрылся? Открой сейчас же!
Но в это время в прихожей зазвонил телефон и голосом Люськиной мамы Лидии Сергеевны приказал Люське немедленно идти домой.
— Ты что, забыла, что мы в поликлинику идём? Сколько можно тебя ждать?!
— Пока, Павлик! — сокрушённо сказала Люська зелёной двери ванной комнаты. — Зря ты так! Мы ещё им отомстим, вот увидишь!
Павлик плакал. Горячая вода лилась из крана с громким шумом. Тимофей удивлённо и сочувственно глядел в щёлку двери круглыми глазами.
«Что с тобой? — будто хотел спросить Тимофей. — Чего ты ревёшь? Или подрался? Или обидел кто? Ты только скажи, я тому глаза выцарапаю!»
Слава богу, никто, кроме Тимофея, не видел, как ревёт Павлик! Что ж, можно и поплакать, если никто не видит. Ведь обида в самом деле велика! Поглядели бы мы, что с вами было бы, если бы вас Тефтелей прозвали! Да ещё на глазах собственной сестры! И главное, за что? Буквально ни за что!
Впрочем, с прозвищами всегда так. Их редко дают заслуженно. Прилепится какая-нибудь нелепая кличка к человеку, и так он и ходит, бедный, мучается неизвестно за что.
Тут на память нам приходит история про одну нашу знакомую. Эта знакомая рассказала как-то, что в детстве у неё тоже было прозвище.
Вышла она, будучи семилетней девочкой, во двор погулять, а в руках держала хлеб с повидлом, мама ей на дорожку дала. Увидали её дети с этим хлебом и недолго думая прозвали Повидлом. С тех пор, стоило ей выйти во двор, как все кричали в один голос: «Повидло! Повидло!»
Наша знакомая очень переживала и даже перестала гулять во дворе. Потом, правда, ничего. Выросла, поступила в институт, потом на работу, и Повидлом её давно уже звать перестали.
Однако мы отвлеклись.
К чести Павлика надо сказать, что плакал он недолго. Взял себя в руки, вытер глаза, выключил воду и сказал изо всех сил бодрым голосом:
— Люсь, я сейчас выйду. Я тут душ принял.
Павлик приоткрыл дверь. В ванную бесшумно вошёл Тимофей.
Люськи нигде не было. Значит, она ушла.
— Извини, Тимка, что я толкнул тебя, — сказал Павлик, беря кота на руки и утыкаясь лицом в его тёплую пушистую грудку. — Я не нарочно. Не везёт мне в жизни, понимаешь? Я думал, на новой квартире новая жизнь начнётся, а меня Тефтелей прозвали! Вот тебе и новая жизнь!
