Но вскоре, по зрелом размышлении, все сомнения Гастона в отношении Ована рассеялись, и Гастон задал себе вопрос, не становится ли он, продвигаясь вперед по пути, который требует от человека всего его мужества, все более и более робким. И все же тень, пробежавшая по его лицу при виде Ована, беседовавшего с человеком в сером, рассеялась не совсем. Впрочем, напрасно он глядел на дорогу во все глаза: черной с зеленым кареты так и не было видно.
На секунду он подумал — ведь даже в самом чистом сердце иногда возникают постыдные мысли, — что Элен, чтобы избежать шума и ссор при расставании, выбрала окольный путь, но потом рассудил, что в дороге любая мелочь превращается в происшествие и, следовательно, влечет за собой опоздание.
Тогда он снова сел за стол, хотя уже давно отобедал, и, поскольку Ован, вошедший в этот момент убрать со стола, удивленно смотрел на него, приказал:
— Вина!
Он явно чувствовал, как и Ован четверть часа назад, что ему недостает уверенности в себе.
Ован только что унес едва початую бутылку, по праву теперь принадлежавшую ему,'Поэтому, ошалело уставившись на хозяина, обычно очень сдержанного в питье, он переспросил:
— Вина?
— Ну да, — ответил в нетерпении Гастон, — вина! Я хочу пить… Что ж тут удивительного?
— Ничего, сударь, — ответил Ован.
И пошел к двери передать заказ хозяина трактирному слуге, который принес вторую бутылку.
Гастон налил себе бокал вина, выпил и налил второй. Ован смотрел на него с напряженным вниманием.
Затем, очевидно полагая, что остановить хозяина на гибельном пути, на который тот, по–видимому, вступил, его призывает и долг, и собственный интерес; поскольку и вторая начатая бутылка точно так же принадлежала ему, как и первая, Ован сказал шевалье:
— Сударь, я слышал, что не следует пить в холодную погоду, если собираешься ехать верхом; вы забываете, что у нас впереди еще длинный путь, и чем позже мы выедем, тем холоднее будет, уж не считая того, что если мы еще немного задержимся, то можем и вообще не получить лошадей на почтовой станции.
Но Гастон был погружен в свои мысли и ровно ничего не ответил на замечание, хотя оно было вполне справедливо.
— Я позволю себе заметить, сударь, что скоро уже три часа, а темнеет сейчас в половине пятого.
Настойчивость лакея удивила Гастона.
— Ты так спешишь, Ован, — сказал он ему, — у тебя что, свидание с тем путешественником, который спросил у тебя дорогу?
— Господин знает, что это невозможно, — ответил, ничуть не смутившись, Ован, — ведь путешественник направлялся в Рен, а мы едем в Париж.
Однако под пристальным взглядом хозяина Ован покраснел, и Гастон открыл уже рот, чтоб задать еще один вопрос, как вдруг услышал стук колес экипажа, приближавшегося со стороны Нанта, и кинулся к окну: это была зеленая с черным карета.
При виде ее Гастон все позабыл и, оставив Ована спокойно приходить в себя, бросился вон из комнаты.
Вот тут наступила очередь Ована посмотреть в окно и узнать, что могло вызвать столь внезапную перемену настроения его хозяина: он вышел на балкон и увидел, как подъехала черная с зеленым карета. С козел сошел человек в грубом плаще, открыл дверцу, и из кареты вышла сначала молодая женщина в черной накидке, а за ней сестра–августинка. Дамы заявили, что, поев, они отправятся дальше, и попросили отдельную комнату. Но чтобы попасть в эту отдельную комнату, им нужно было пройти через общий зал. Гастон уже стоял там у печки с самым равнодушным видом. Элен и шевалье обменялись быстрым, но многозначительным взглядом, и, к великому удивлению Гастона, в человеке в грубом плаще он узнал монастырского садовника, того самого, который дал ему ключ от решетки. В тех обстоятельствах, в которых находились молодые люди, это был нужный и полезный помощник.
И все же Гастон со спокойствием, делавшем честь его умению владеть собой, пропустил садовника обратно, не остановив его, но когда тот пересек двор и вошел в конюшню, последовал за ним, потому что очень спешил его расспросить обо всем. У него оставалось опасение, что садовник должен был доехать только до Удона и немедленно возвратиться в монастырь.
Но с первых же слов этого человека Гастон успокоился: садовник сопровождал женщин до Рамбуйе, первой цели путешествия Элен, потом он должен был отвезти назад в клисонский монастырь сестру Терезу (так звали монахиню–августинку), которую настоятельница не хотела подвергать опасностям столь долгого путешествия в одиночку. Окончив разговор, происходивший на пороге конюшни, Гастон поднял глаза и в свою очередь увидел, что в окно на него смотрит Ован. Любопытство лакея ему не понравилось.
— Что вы там делаете? — спросил шевалье.
— Жду ваших распоряжений, сударь, — ответил Ован.
В том, что лакей, которому нечего делать, смотрит в окно, не было ничего необыкновенного, но Гастон все–таки нахмурился.
— Вы знаете этого парня? — спросил Гастон у садовника.
— Господина Ована, вашего слугу? — ответил тот, удивленный вопросом. — Конечно, знаю, мы же земляки.
— Тем хуже, — прошептал Гастон.
— Ован — славный парень, — не согласился с ним садовник.
— Не важно! — сказал Гастон. — Прошу вас, об Элен ни слова.
Садовник обещал. Впрочем, он сам был больше всех заинтересован сохранить в тайне свои отношения с шевалье. Откройся только, что он дал ему ключ, он бы немедленно потерял место, а для человека, который умеет его ценить, должность садовника при монастыре августинок имеет много преимуществ.
