Миркин только чихал от пыли, которая клубами вылетала, когда Иванков листал.
— Будьте здоровы, — вежливо произнёс Иванков, не переставая листать и поднимать пыль. — Скорее всего, Фогель был по гороскопу Девой…
— Это ещё почему? — удивился Миркин, который меньше всего верил в эзотерику, предпочитая ей прагматичные физические формулы.
— Он был жутко педантичен, — пояснил Иванков, прочитывая записи немецкого коменданта, который когда-то сидел там же, где сейчас сидит Миркин. — Записывал количество потраченных патронов. Среди немцев такое часто встречалось, особенно когда Красная армия начала их теснить. Им не хватало запасов, поэтому они считали каждую крошку в надежде продержаться.
— В этом дневнике есть что-либо про «брахмаширас»? — осведомился Миркин, которому ничего уже было не интересно из-за жары, клопов и голода. Да, голод был силён, как лев, он безжалостно грыз — хуже клопов — и подводил кишки и желудок вверх, ближе к пищеводу. Миркин хотел выйти из проклятого душного архива, покинуть всех клопов и всех немцев, и что-нибудь схомячить — хотя бы чёрствую краюху чёрного хлеба.
— Сейчас, должно быть, — надеялся Иванков, поднимая удушливую пыль. — Фогель стоял как раз в Докучаевске, в то же время, когда «брахмаширас» должен был работать… Кстати, тогда Докучаевска не было ещё, а был городской посёлок Еленовские Карьеры, но это не суть важно, поэтому я не буду забивать вам голову…
— Считаете, что Фогель был вашим «фанатиком»? — уныло осведомился Миркин, которому до всего этого не было никакого дела.
— Нет, не думаю, — отказался от Фогеля переводчик Иванков. — Его не расстреляли, а просто отвезли в лагерь для военнопленных, значит, он ничего такого и не сотворил. Меня беспокоит вот этот субъект на фото, в центре. Видите, как все остальные от него отодвинулись?
«Хоть бы поскорее это закончилось», — думал Миркин, следя глазами за перемещением клопов по потолку. Вот ползут, сейчас услышат их с Иванковым дыхание и начнут отваливаться на голову, как бомбы…
— Стоп! — внезапно пискнул Иванков и застопорил свой указательный палец на одной из пыльнющих страниц. — Тут, внимание, читаю! — проревел он, словно бы объявлял старт Летней олимпиады. — Слушайте!
Миркин стал слушать: а что ещё ему делать? Барсуку повезло: сидит в прохладном бункере, без клопов, работает с «брахмаширасом», ест, когда хочет… А он?
— Вот, число: пятое марта сорок третьего года, — читал между тем Иванков, который, казалось, совсем не хотел есть. — Он пишет… — переводчик надвинул на нос очки, водил по строчкам пальцем, скрупулёзно считывая каждую буковку, перерабатывая её в своём мозгу, превращая немецкий текст в русский — для Миркина. — Вот тут: «Время десять часов шесть минут. Налетела красная авиация. Я побежал в убежище: они начали бомбить. Я молюсь, потому что вокруг меня дрожит земля. Внезапно красная авиация прекратила бомбить. Земля дрожит до сих пор: самолёты русских падают вниз. Я знаю, что это группенфюрер применил вундерваффе».
Миркин засыпал от жары и заснул бы, если бы его не будили клопы. Однако сообщение, сделанное этим весьма скаредным чудаком Фогелем целых шестьдесят восемь лет назад взбудоражило его настолько, что он даже проснулся и встрепенулся. «Самолёты падают вниз» — написал Фогель, «Машина на ногах уничтожила все танки с одного выстрела…» — писал некой Маше неизвестный солдат. Кажется, «брахмаширас» — это что-то атомное… хотя счётчик Гейгера, принесенный Барсуком, около него молчал…
— Вот что, — Иванков перегнулся через стол и схватил фотографию коменданта Фогеля из-под локтя Миркина. — Мне тоже кажется, что нам с вами удалось выделить человека, который имел прямое отношение к этому дурацкому «брахмаширасу». Вот он, — Иванков взял шариковую ручку Миркина и жирным кругом ограничил от остальных того субъекта, который гордо высился в середине фотографии, распихав остальных по углам. — Скорее всего, этот голубчик и являлся у них группенфюрером. Смотрите, Миркин, как он стоит?
— Как Теплицкий, — пробормотал Миркин, мечтая о кондиционере и холодном пиве. — Выпендривается точно так же…
— Вот именно, — согласился Иванков, постукивая колпачком от ручки по донельзя самовлюблённому лицу этого «группенфюрера», который стоял, гордо подбоченившись, и к тому же — улыбался, как какой-нибудь Том Круз. — Найти самого изобретателя мы не сможем, как бы ни пыжились: немцы секретили такие вещи, как черти. Но насколько я понял — этот человек знал, как включить «брахмаширас». Думаю, Теплицкий выпустит вас отсюда, если вы принесёте ему информацию про него.
— А вы? — удивился Миркин, единственным желанием которого сейчас было вскочить и сбежать куда подальше от мерзопакостных клопов, которые своей наглостью были хуже, чем те фашисты.
Иванков вздохнул так уныло, что Миркину показалось, будто бы переводчик собирается отбросить в духоте архива коньки, или склеить ласты.
— Мне тоже надоело тут сидеть, мне бы пепси-колы… — угрюмо проворчал Иванков, нервно листая дневник коменданта. — Однако наш с вами знакомец Теплицкий навесил на меня ещё и герб. Я должен выяснить, кому он принадлежит, а если не выясню — неуч Теплицкий объявит его своим.
