— Каййе, отчего такая неудача?… Наверное Каманха совсем плохо шаманила… Какая некрепкая голова у этой девченки! Всегда в одно время о разном думает!
Он вынул нож и тупой стороной лезвия с досадой принялся выжимать воду из шерсти штанов и обуви. Подобрал копье и ружье и вернулся к собакам. — Куда же теперь ехать? Часа два он мыкался по льдинам, каждую минуту рискуя выкупаться еще хуже, если не совсем потонуть. Продрог. Давно бы пора вернуться — с берега все тянет да тянет.
— Чэх-чэх, чэх-чэх, — он круто завернул собак налево и поехал к берегу. И все бы обошлось хорошо, если бы не эта маленькая нерпушка. Она попалась как раз на самой дороге. Совсем еще детеныш. Но ее шкурка, такая чистенькая, нежная, с едва заметными темными пятнами, как серебряная блестела на солнце. Конечно, мясо и жир с такой маленькой в счет не идет. Но как обрадуется Каманха, когда он принесет ей эту красивую шкурку. Какие славные торбасы (обувь) сделает она себе из нее, каких понаделает мешочков для бус, иголок и прочей женской мелочи. Он скажет, что нарочно убил эту нерпушку, чтобы сделать ей подарок, и она смеясь схватит его за уши и прижмет к груди его голову.
Убить такую нерпушку не стоило труда. Но все же пока он над ней возился, береговой ветер, давно уже усилившийся, успел превратиться в частые яростные порывы. Несомненно лед уже начал отходить от берега.
— Хак-хак! Хак-хак-хак! Скорей, сухомозглые! — заторопил Эвелхут собак. Помчался по льду, плохо разбирая дорогу. Временами лед с треском выгибался под нартой, как резиновый. Один раз даже проломился и нарта стала тонуть. Но собаки изо всех сил, всеми сорока лапами уперлись в лед и вытянули нарту на надежную льдину. Невпервой им было спасать жизнь хозяину. И все же, когда стали подъезжать к берегу, ясно обозначилась темная полоса сажени в три шириной между пловучим ледяным полем и береговой закраиной.
— Так… Теперь как буду?.. Здесь останусь. — Спешить дальше некуда.
— Кхх…
Собаки остановились. Ветер все сильнее и сильнее. Если будет так один день — лед не уйдет. А если два, три… Лед уйдет в теплое море. Эвелхут погибнет… В прошлом году лед ушел в конце этого месяца… Сейчас все-таки рано было бы… А четыре года назад лед ушел как раз в это время и даже немного раньше… И унес Ахалли и Тэнгэлхута… А в прошлом году пропал Тнакуи, Муллинвиль с Ольховой речки… Нынче — я… А дядя Тальпываль спасся… Он нашел место, где лед задерживается дольше. Он поехал на мыс Иль‘ун… — На Иль‘ун! — блеснуло в голове у Эвелхута.
— Чэх-чэх-чэх! (налево) — Он замахнулся на собак остолом и снова началась бешеная езда, каждую ми-нуту грозившая смертью.
Худое опасное место скала Иль‘ун. Полно там злых духов. Потому что нехорошее дело было на этом месте. Давно, давно, еще старикам их деды рассказывали об этом, как о давнем— стоял там корякский острожек. И был этот острожек немирный — воевал соседние корякские поселки, уводил женщин и отбирал запасы. Потом пришли русские в Камчатскую землю. От самого большого начальника русских был указ: «Немирных инородцев тех усмирять всякими мерами, впрямь и заводом и из ума выводя и жесточью растрачивать». Проведали русские про Иль‘унский немирный острожек и явились усмирять его под началом «прикащика», «верного холопа царского». «Приниманы они были с честью и любовью, как приятели, дарены щедро, почиваны довольно и ни в чем не имели отказа» — так гласит казачья отписка царю Петру. И таким приемом «введены были в оплошность». Утром на другой день на Иль‘уне был праздник и большое шаманство. На самом высоком месте скалы торчал кол. На кол посажена мертвая голова «царева прикащика» — лицом к восходящему солнцу. Кругом лежали убитые холопы царские — казаки. Никто не спасся. Коряки плясали, пели, били в бубны, убивали собак и головы их тоже втыкали на колья к востоку. Собаки — это жертва душам убитых, которые теперь стали злыми духами— нинвигами. Трое суток без перерыва длилось празднество на скале Иль‘ун. Потом острожек скочевал куда-то далеко, на западный берег Камчатки.
С тех пор скала Иль‘ун считается жилищем злых духов. Во время осенних праздников Кита и Тюленя, когда старики и шаманы едят мухоморы и пьянеют от них, они приходят сюда убивать собак, пляшут, бьют в бубен, произносят заговоры и заклятия. Потом опять целый год скала стоит пустая, одинокая. Люди даже мимо нее не любят ездить. Только вороны с криком стаями кружатся над разлагающимися собачьими трупами.
Вот и сейчас, завидев нарту Эвелхута, две вороны сорвались с самой верхушки скалы и полетели, сердито каркнув. — Скорее! — уже темнеет. Ветер то какой стал. Прилив начинается. Может быть прилив задержит лед. Отошел? Не отошел?
От мыса по льду ползла длинная тень. Голая каменная стена смотрела хмуро, враждебно. Лед отошел. Черная лента воды аршина в 3 шириной обвивала все подножие скалы. Эвелхут знал берег на многие десятки верст в обе стороны от Вороньего поселка. Но у этой страшной скалы он никогда не был, слышал только от стариков: Иль‘ун — скала злых духов — отвесной каменной стеной обрывается прямо в море, в неизмеримую глубину. — Вот куда приехал… А вдруг дядя Тальпываль врет, что он спасся на Иль‘уне…
Он оглянулся: где тут разбежишься! Как раз против площадки широкая полынья и ни одной надежной льдины. Но тут его осенила догадка. Спасены и он, и собаки, и добыча! Он торопливо принялся выпрягать собак. Вывалил на лед убитого по дороге лахтака и красавицу нерпушку. Свернув ремни нарты, он подвел ее к самому краю льда, взял за задние копылья и стал наводить, как мост. Так веселый Тнанкав спас семерых товарищей. Передняя дуга нарты крепко зацепилась за обледенелый камень, торчавший на площадке. — Только бы не сорвалось! Только бы выдержало! — Когда вода подымала льдину, задники полозьев едва держались на ней самыми концами.
Эвелхут поспешно надел ружье. Хотел взвалить на спину лахтака. Льдину подкинуло волной. Нарта затрещала. Сорвалась? Нет. Он бросился к нарте, укрепил ее как мог и, забыв про добычу, перебежал по нарте на берег. На земле!
— Авахли, сюда. — Но собака догадалась и без приглашения. Она гуськом перебирались по нарте. Крак! — Hapта осела, сорвалась. Эвелхут даже не успел подхватить ее. Задние собаки взвыли, очутившись в холодной воде. Но все же выкарабкались. А нарта уплыла — подцепить было нечем. Копье осталось на ней.
