— Нет, это скорее историческая книга. — Понтей заметил ожидаемую реакцию: библиотекарь с повышенным вниманием уставился на томик. Этого в людях Живущий в Ночи тоже не совсем понимал. Ну почему на старости лет они начинают глубоко интересоваться тем, что было давным-давно? Не тогда, когда можно было бы извлечь уроки из прошлого и с юных лет жить, зная, что к чему может привести, а именно тогда, когда уже мало что можно изменить. Нет, он не понимал этого.

Он, например, перечитал все книги библиотеки Сива еще даже до Посвящения Светом.

— И о чем она? — спросил старик, раскрывая «Сентенции» и заинтересованно всматриваясь в первую гравюру, на которой было изображено шествие существ, напоминавших Серых эльфов, увитых виноградными лозами и с огромными чашами в руках.

— О древних обрядах и божествах, имена которых помнят только ученые мужи или нынешние Бессмертные. Написана в Золотой век Роланской империи Третьим историком императора Нетаорона из рода Кезарей Флагием Венецием.

— Так-так… — Библиотекарь перевернул страницу. — Как я понимаю, здесь изображено приношение даров некоему божеству?

— Не просто приношение даров. Флагий Венеций объясняет, что сакральный смысл в изображениях не позволялось передавать, и жрецы прятали тайное значение при помощи символов. Например, приношение смертного в жертву богу представлялось в знаковой форме треснувшего кувшина, и это означало жизнь смертного — хрупкую и с отметиной смерти.

— Подождите, молодой господин. Но тогда… — Брови старика поползли вверх. — Но здесь… Здесь даже не десятки… Здесь около сотни этих самых кувшинов… Это жертва богу? Не убогу? Богу?

— Кровавая жертва, — кивнул Понтей. — Флагий упоминает, что в Железном веке империи культы Солнца и Земли могли убивать до трехсот рабов за один ритуал. Часто убивали детей, в том числе из благородных семей. И жертвы именно богам, потому что убогам поклонялись отдельные племена или семьи, но никогда империя не одобряла веру в Нижние Реальности в целом.

— С ума сойти, — пробормотал библиотекарь, продолжая листать «Сентенции» и находя все новые и новые картинки с жертвоприношениями. — А вот здесь прямо изображен жрец, пронзающий женщину кривым кинжалом. Никакой символики.

— Жрец Анубиямануриса, бога смерти, Флагий пишет, что со временем новые боги начали теснить старых, и одна из причин — меньше кровавых жертв в собственную честь. Людям легче с богами, которым требовалась одна жертва в месяц, а не сто. А в дальнейшем боги и вовсе перешли на животных и дары. Только культ Анубиямануриса продолжал требовать крови, но жизнь уже можно было и не отдавать. Но, впрочем, об Анубияманурисе вам, человеку, должно быть известно больше. Это ваш бог, а не наш.

— Да, вы поклоняетесь только Ночи, — рассеянно ответил библиотекарь, пытаясь разобрать надпись на макатыни, языке уже исчезнувшей Роланской империи. Макатынь он не знал, но как каждый библиотекарь скорее бы признался в свальном грехе с животными, чем в том, что не может прочитать надпись в книге.

— Мир все-таки меняется, — сказал Понтей. — Боги людей требовали крови для себя в таких размерах, о которых мы, упыри, в то время даже и не мечтали. И не только людей. Флагий упоминает кровавые культы гномов, эльфов, орков… Ну, орки Восточных степей до сих пор поклоняются Изначальной Тьме и убогам, так что они не в счет. Многие народы прошли путь кровавого поклонения. Теперь многое изменилось, и не только в Серединных Землях, но и во всем Равалоне уже не найдешь таких богов, которые требуют сотни жертв для своей силы. Так что новые времена все-таки приходят. Перемены происходят.

— Да уж, да уж… Дед рассказывал, что его дед рассказывал, что рассказывал ему его дед, но я считал это сказками для детей… — Старик захлопнул книгу и протянул ее упырю. — Сложно представить, какие были боги у вас, упырей, если у людей и прочих были такие боги. Эльфы? Интересно, не знал о них такого…

Понтей вздрогнул от неожиданности, принимая «Сентенции». Надо же, как ловко человек сформулировал главное, даже не заметив этого. Или заметив? Понтей присмотрелся, но старик вел себя как обычно, сел за стол и начал оформлять книги, которые Понтей хотел взять.