Поразмыслив, Глеб решился разбудить хозяев — нужно было, чтоб кто-то перевязал ему рану.
Он постучал в дверь. Но никто ему не ответил.
Тогда Глеб постучал еще раз и потянул дверь на себя. Однако дверь оказалась запертой изнутри.
— Хозяин, открой! — позвал Глеб.
Опять никто ему не ответил. Но показалось Глебу, что кто-то внутри дома зашевелился. И легкий шорох будто бы раздался из-за двери.
— Открой, хозяин, — опять попросил Глеб. Ему вдруг ответил женский голос:
— Нет хозяина…
И был этот голос какой-то необычный — глухой, словно из-под земли, и бесцветный, равнодушный.
— Тогда ты, хозяйка, открой, — склонился Глеб к двери.
— Нет хозяйки…
От этого странного голоса как-то не по себе стало Глебу. Не очень-то он кого-нибудь в жизни и боялся, но слышать сейчас этот голос было жутковато.
— А кто ты? — спросил Глеб.
— Я — смерть…
Глеб так и отшатнулся от двери. И крепче сжал секиру.
Поборов сомнения, сказал:
— Тогда ты, смерть, открой…
Некоторое время было тихо, потом стукнула щеколда, и дверь слегка приоткрылась.
Глеб ослабевшей рукой сам распахнул ее и увидел высокую женщину на пороге. Она была в серой до земли рубахе; волосы ее были распущены.
Они посмотрели друг на друга.
Эту женщину, пожалуй, можно было бы назвать красивой. Крепкие полные бедра вырисовывались под рубахой. В плечах угадывалась сила. Грудь ее была невелика. Это была скорее девичья грудь, чем грудь рожавшей и вскормившей детей женщины. Но перед Глебом стояла именно женщина — много старше его. Глаза ее понравились ему — серые, несколько запавшие, усталые глаза. И была в этих глазах доброта… Женщина обманула Глеба, назвавшись смертью. Он подумал, что такая женщина никому не сможет причинить зла.
Она стояла на пороге и не приглашала Глеба. В глазах ее — небольших, но выразительных — застыл вопрос.
Глеб сказал:
— Может статься, что я тебе пригожусь… Женщина покачала головой:
— От тебя, человек, пахнет кровью.
— Я ранен, — Глеб новел плечом. Женщина кивнула на секиру:
— У тебя оружие в крови.
— Я дрался… — согласился Глеб. Женщина раздумывала, потом спросила:
— Ты победил? Он кивнул:
— Меня зовут Глеб. Я сын Аскольда.
Глаза женщины, до этих пор строгие, смягчились. Она отступила в сторону, как бы приглашая наконец войти:
— Я слышала о тебе.
Глеб вошел. Хотел осмотреться, но внутри этой хижины было совершенно темно. Он стоял, пригнувшись, упершись затылком в низкий потолок, и незнал, куда ступить. Он догадался, что освещалась хижина только через открытую дверь. Глеб спросил женщину:
— Хочешь, я прорублю тебе окно? Она притворила дверь:
— Я подумаю, — женщина взяла его в темноте за руку.
Он сделал за ней несколько шагов, низко пригибаясь, боясь задеть за потолок головой.
Женщина сказала:
— У меня тесновато для таких великанов, как ты. Но с этим тебе придется смириться.
Глеб кивнул, забыв, что она в темноте его не видит. А она продолжала:
— К тому же у меня только одно ложе.
— Да, — выдохнул Глеб, и сердце его здесь забилось чаще, ибо голову посетила мысль, что женщина эта ему нравится и он был бы не прочь возлечь с ней на одно ложе.
Женщина сказала спокойно:
— Но я уже выспалась. Я вообще рано встаю… А вот тебе не помешало бы прилечь.
— Прилечь? — переспросил Глеб. — Куда? Я ничего не вижу.
— Достаточно того, что вижу я, — ответила женщина, и Глеб здесь почувствовал, что она легонько нажимает ему на плечо, а руку его тянет книзу.
На ощупь Глеб определил, что ложе застлано косматой шкурой. Конечно, это была шкура медведя. Глеб слышал кисловатый запах, исходящий от этой шкуры.
Женщина велела:
— Ложись на живот. Я осмотрю твою рану. Глеб, ложась, выразил удивление:
— Как можно что-либо видеть в такой темноте.
— Я привыкла. У меня глаза, как у рыси.
— Нет, — покачал головой Глеб. — У тебя красивые глаза…
Женщина не ответила.
Глеб почувствовал легкие прикосновения ее рук. Она заставила его снять рубашку и влажной тряпицей очистила края раны, оттерла со спины и боков запекшуюся кровь. Потом она смазала чем-то жирным и душистым, пахнущим цветами, края раны. И что-то заложила в саму рану. Оттого боль сразу притупилась. Женщина делала все спокойно и уверенно. Со знанием дела. И даже как будто с нежностью. Глебу доставляли удовольствие ее прикосновения.
Он спросил:
— Как тебя зовут?
— Анна.
— А языческое имя?
— Другого у меня нет.
— И не было? — удивился Глеб.
— Я не помню.
— Как не помнишь? Она вздохнула:
— Я была совсем маленькой, когда меня подобрал тот человек.
— Какой человек?
— Он стал потом моим мужем. Глеб задумался:
— У тебя есть муж?
Она ласково провела ему по спине:
— Не тревожься, у меня уже нет мужа. Года три как он пошел на охоту и не вернулся. Может, в болоте утонул, может, подстерег его медведь или проткнул клыками вепрь… Он был отчаянный, смелый человек. Такие часто находят преждевременную смерть…
Глеб согласился:
— Да, вепрь — опасный зверь. Я знал нескольких людей, коим вепрь пропорол живот. Это страшная медленная смерть.
Снаружи быстро светало. Глеб уже видел в темноте квадрат прикрытой двери. Видел и силуэт Анны, склонившейся над его спиной. У Анны была красивая длинная шея. И были красивые же, гибкие как змеи, руки. Глеб некоторое время любовался ее руками.
Потом спросил:
— Ты недавно сказала, Анна, что слышала обо мне?
— Да. В лесу не так много людей. Все на виду.
— От кого ты слышала? Анна молчала.
Глеб покосился на нее:
— Почему ты молчишь?
— Я не хочу говорить.
— Вот как! — удивился Глеб. Поразмыслив немного, Анна все же сказала:
— Люди, от которых я о тебе слышала, говорят неправду. Я вижу это. У меня глаза острые, как у рыси…
— Нет, у тебя красивые глаза, — опять не согласился Глеб.
— Эти люди говорят о тебе много худого. Будто ты угоняешь лошадей и воруешь скот, а потом продаешь половецким ханам…
— А еще?
— Будто людей половцам продаешь…
— И людей?..
— Еще будто ты убиваешь невинных, а красивых девушек уводишь в свое логово — в глубокую нору. Будто ты по ночам воешь волком и глаза у тебя безумные… а на руках — когти… Не достаточно ли тебе слышать этого?
— Еще скажи. Анна вздохнула:
— Матери и отцы в селах пугают детей Глебом, который живет в лесу. А женихи стращают девок… Священник-грек говорит: не ходите на языческие капища — поймает вас Глеб.
Глеб горько усмехнулся:
— В том нет ничего странного, коли даже родные братья отвернулись от меня.
Анна покрыла рану тряпицей, пропитанной некоей мазью, и перевязала спину крест-накрест свежим рушником. Она велела Глебу лежать пока на животе. А он и не думал ослушаться. Ему была приятна забота этой женщины. Глеб уже и не помнил, чтоб о нем кто-то заботился. Разве что мать. Но это было давно.
Глеб взял Анну за руку и удержал возле себя. Спросил:
— Где ты научилась врачевать раны? Она улыбнулась только краешками губ:
— Я же говорила: муж мой был охотник. Он часто приходил исцарапанный, иногда сильно пораненный. Муж меня и научил. Он ведь был много старше меня.
Глеб посмотрел на Анну испытующе:
— Ты только про мужа и говоришь. Ты, наверное, любила его? Скажи…
— Нет, — покачала головой Анна. — Он был мне опора, стебель. А я была — цветок. Муж сам это говорил. А я думала, что так и не пришел тот, для которого я цвела.
— Чудно ты говоришь, — улыбнулся Глеб и закрыл глаза. — У тебя нет детей?.. — Мой первенец умер во младенчестве. А другие не родились…
Анна высвободила свою руку и поднялась с постели:
— Ты должен спать. Ты ведь не спал всю ночь… Когда проснешься, выпьешь напиток из этой чаши, — она пододвинула к Глебу табурет, на котором стояла старая помятая бронзовая чаша. — Потом наденешь другую рубаху; от мужа у меня осталось кое-что — тебе, конечно, будет тесновато, но я приведу в порядок твою одежду, когда отмокнет кровь.
— Ты уходишь? — спросил Глеб, засыпая.
— Я вернусь к вечеру…
Ответа Глеб уже не слышал, ибо погрузился в глубокий сон. Он доверял этой женщине. Он дышал ровно и спокойно. Слегка подрагивали его веки, — должно быть, ему снился какой-то сон. А женщина еще долго стояла рядом и смотрела на Глеба. Она как будто не могла заставить себя покинуть жилище.
Анна медленно опустилась на пол возле самого ложа и заглянула Глебу в лицо. Тихо вдохнув, она поймала его дыхание и улыбнулась своим мыслям. Потом сняла с плеча Глеба волосок и посмотрела его на свет. Это был волосок Глеба. Женщина намотала волосок на безымянный палец и поднялась. Никто не видел, каким счастьем сияли в этот миг ее глаза.
