— А теперь?

— А теперь у тебя "язва"! К строевой не годен! — отец весомыми кавычками дал понять все, что имел на душе по поводу моей "язвы". — Документы из военкомата вернулись. Радуйся, в училище ты зачислен! Первого сентября обязан явиться!

— С амнезией?..

— Я, по-моему, ясно тебе перспективы обрисовал? По большому счету, туда только то, что между ног, и три раза по полсотни искр требуется. Первое есть, второе наберешь со временем…

Он не врал, его эмоции были у меня как на ладони. Сто сорок искр — это не только донором крови или спермы можно служить, это еще и обостренная интуиция, которая ясно показывала мне боль сидящего напротив человека. Любил он Масюню, невзирая ни на что. Любил как сына.

Любили меня-Масюню и другие домочадцы: и мама Яна — ее чувства при встрече ощущались строгими требовательными, но доброжелательными нотками, и мама Рита — немного бестолково, запутанными смазанными штрихами, которые списал на ее повышенное либидо. Любили все три сестры, встретившие в прихожей — немного покровительственно и собственнически, — так я интерпретировал свои ощущения. Вот Иван — Женин муж, тот не любил, более того — относился неприязненно и как-то… завистливо?.. Всего одна медитация из случайно (а случайно ли?) сброшенного файла Андрея Валентиновича открыла вдруг целый мир эмоций других людей — яркий и многовыразительный.

Любила и "мама" — отчаянно, с надрывом.

Себя.

Спасибо отцу Масюни — если бы не его пламенная речь, пронизанная горечью, я бы мог ошибиться, принять "мамины" чувства на свой счет, но слишком разный был их вектор — другими словами не объяснить. Отец жалел меня — непутевого отпрыска, а Варвара — себя. Довольно необычно, если учитывать настоящее кровное родство.

— А сколько у мамы искр? — решил уточнить, чтобы успокоить нехорошо шевельнувшиеся подозрения: если я, выполнив всего одно упражнение, словно пелену с глаз сбросил и четко мир ощущать стал, то ей, урожденной клановой, сам бог велел уметь больше.

— Меньше, чем у тебя, сто двадцать, по-моему… Да, сто двадцать одна. Она у Ирины Николаевны третья дочь, а я тебе уже говорил, что основная сила первенцу переходит. Вот старшая тетка твоя — Марина Шелехова — та мощной всадницей была.

— Была?

— Погибла четыре года назад. Сто окон отбила, своеобразный юбилей спраздновала, а сто первое… Жаль ее, она в тещу, хорошая баба была, хоть и безбашенная.

Подозрения ответ не снял, зато мелькнул еще один вопрос, требующий уточнения:

— А ты с мамой… не хотел завести собственного ребенка?

— Хмм… — впервые за разговор отец смутился, хотя до сих пор не стеснялся называть вещи своими именами, — Твоя мать, она, конечно, красивая женщина, а моложе еще красивее была, но еще перед свадьбой поставила условие — никакой близости. И если сначала я пытался как-то ее… уговорить… ухаживал… Нет. С ее точки зрения, я ей не пара, а нарываться из раза в раз на отказы надоело уже через год. Да и, если честно, школ оруженосцев я не кончал, по большому счету, мне и двух жен за глаза! — и резко свернул неудобную тему, — Соглашение я выполняю от и до, полностью во всем обеспечиваю, но воспринимаю ее скорее как твою няньку или дальнюю родственницу, живущую в доме.

То есть времени с матерью отец проводил самый минимум. Еще один кусочек пазла встал на место в моей картине мира. Остальные домашние так или иначе с "мамой" контактировали изо дня в день. И в них не было того неприятия кланов, какое высказывал отец. Не в восторге были от Масюниного решения посвятить себя "трудной и нужной" работе, но и в бешенство не впадали. А я, если правильно оценил темперамент главы семьи, думаю, что баталии тут недетские разворачивались. И все же при своем мнении остался только он.

Очень косвенная улика, но как-то мне все меньше хочется с "мамой" наедине оставаться. По искрам я от нее недалеко ушел, а по умениям она мне определенно должна фору давать.

И еще один вывод последовал за первым: методичку, специально или нет скинутую целителем среди исторической и околоисторической литературы, стоит проштудировать от корки до корки. Или, учитывая носитель, от первой до последней строчки, чтобы от зубов отлетала в любом состоянии. А все упражнения делать, пока дым из ушей не попрет. Займусь. Это даже важнее, чем набрать массу.

Пока я предавался раздумьям, отец обреченно сгорбился в кресле.

— Ты, если не приживешься там, знай… дом, где тебя всегда примут, у тебя есть. Маловероятно, что ты захочешь вернуться…

"Очень мало, если я правильно предположил способности клановых"

— Но ты… возвращайся… — отец еще ниже склонил голову, а я с болью понял, что он едва-едва сдерживается от слез.

"Итицкая сила! Масюня! Ну что ж ты так, малолетка-дебилоид?!"

— А если я не поеду в это их училище?.. — осторожно спросил, боясь услышать категорическое "должен!"

Но вопрос пришелся в тему, только что морально раздавленный отец мигом собрался и начал прикидывать что-то про себя:

— Ты это серьезно или так? — позволил он нотку недоверия в голосе.

— Абсолютно серьезно, — не мне с моими скромными и неизученными толком способностями тягаться с состоявшимися магами, да еще в их логове.

Отец забормотал вслух, но скорее для себя:

— Силком они к себе не тянут, восторженных юнцов вроде тебя и так хватает… Кровушки попьют, обидятся, тут к бабке не ходи… к бабке, к бабке… Ирине Николаевне… Жива ли еще?..

Он снова пошарахался по кабинету, сбив на пол совсем недавно поправляемую стопку скрученных ватманов. Валики чертежей рассыпались, но он только ругнулся и отпнул один с дороги. Потом внимательно проследил за траекторией качения и тем же способом отправил вслед под стеллаж остальные.