Через три месяца худого, оборванного, грязного, заросшего (Трофим до этого брил бороду) отца привели на суд в Герасимовку пешком под конвоем двух милиционеров. Кормить преступника в деревне негде, а он едва держался на ногах. Его вторая жена, Нина Амосова, уехала из деревни и вышла замуж за другого. К Татьяне и детям Трофим заходить не захотел. Охранники отдали его отцу с матерью на три дня под расписку. Здесь-то и возник вопрос, кто донес.
Павлик пришел в дом деда, где находился отец. Трофим спросил его о доносе. Сын сперва отрицал свою причастность и дал ему вдоволь потерзаться в догадках. Насладившись, Павлик нанес удар, сообщив, что это благодаря ему будет суд.
«Трофим заплакал, — записал Соломеин показания очевидцев. — Мороз (дед. — Ю. Д.) соскочил, раз Пашке в ухо, второй... Пашка заревел и спросил:
— Что делаешь?
— Убью паразита!
Мужики отобрали Пашку и увели».
Выездную сессию суда проводили в деревенской школе. Местом заседания выбрали класс. Павлик на суде был скромен и величествен. Поэтесса 50-х годов Хоринская рисует его весьма довольным собой:
И мне задавали вопросы,
Как звать-величать, кто родня,
И судьи «свидетель Морозов»,
Как взрослого звали меня[35].
Замечательная речь Павла Морозова на суде имеется у нас в двенадцати (!) вариантах. Полностью приведем неопубликованный текст из архива Соломеина, как самый первый по времени. Оставляем на совести Соломеина достоверность и грамотность оригинала.
«Дяденьки, мой отец творил явную контрреволюцию, я как пионер обязан об этом сказать, мой отец не защитник интересов Октября, а всячески старается помогать кулаку сбежать, стоял за него горой, и я не как сын, а как пионер прошу привлечь к ответственности моею отца, ибо в дальнейшем не дать повадку другим скрывать кулака и явно нарушать линию партии, и еще добавлю, что мой отец сейчас присвоёт кулацкое имущество, взял койку кулака Кулуканова Арсения и у него же хотел взять стог сена, но кулак Кулуканов не дал ему сена, а сказал, пускай лучше возьмет х...»
Койку отец взял у родной сестры, на нее он хотел постелить сена. Заметьте: в речи нет ни фальшивой справки, ни взятки, ни единой улики. Для доказательства вины отца он добавляет к интересам Октября (то есть революции) кровать и сено. Потом, в книге, Соломеин, разумеется, вставит в речь фразу о справках, выданных за взятки[36].
С чьих слов записал Соломеин речь Павла, установить не удалось. Единственная документальная ссылка на слова мальчика имеется в деле № 374 об убийстве Павла Морозова. Это «Характеристика на убитых Морозовых Павла и Федора», подписанная работниками сельсовета. Но и она не содержит улик: «...При суде сын Павел обрисовал все подробности на своего отца, его проделки». Опубликованные в газетах, журналах и книгах речи Павла на этом суде восходят к тексту, составленному Соломеиным.
Печать сталинской эпохи рисует сцену суда с показательным цинизмом. На крик отца «Это я... Я! Твой батька!» — Павлик, по словам журналиста Смирнова, заявил судье: «Да, он был моим отцом, но больше я его своим отцом не считаю»[37]. Эти слова в реальной жизни повторяли миллионы людей, проходя через допросы. Говорят, Трофим упал, услышав отречение сына. Губарев в отчете, опубликованном в газете, отделил чувства от убеждений: «Не как сын, а как пионер»[38]. Позже «Пионерская правда» пошла еще дальше, назвав Трофима «бывшим отцом»: «Вспомните речь Павлика на суде своего бывшего отца-подкулачника»[39].
Поэт Боровин в 1936 году зарифмовал один из вариантов речи Павлика на суде:
Дяденька! Отец мой, — начал Павка, —
Помогал проделкам кулака;
Помогал врагам, давал им справки,
Прикрывал их маской бедняка.
Да, теперь в колхозе всякий знает:
Он в совет пролез не зря,
И, как пионер, я заявляю:
Мой отец — предатель Октября.
Чтобы все кулацкие угрозы
Не страшили нас бы никогда,
Я отцу — предателю колхоза —
Требую сурового суда...[40]
Приговор вынесли поздно ночью. Журналист Смирнов в «Пионерской правде» писал: «Отца осудили и сослали на десять лет». Такой же приговор указан в Бюллетене ТАСС. Соломеин в книге указал, что отец получил не ссылку, а «десять лет строгой изоляции (то есть лагерей строгого режима. — Ю. Д.) с конфискацией имущества». Однако в документах говорится только о ссылке. В 1938 году в книге о Морозове Смирнов вдруг заявил, что отца осудили лишь на 5 лет. Дело в том, что в органах юстиции как раз тогда обнаружили «врагов народа» и объявили, что зря пострадало слишком много трудящихся. В соответствии с политикой данного момента писатель сбавил Трофиму срок[41].
За что был осужден Трофим Морозов? Почему приговор за подделку документов оказался столь суров? Отца Павлика официальная печать описывала черной краской. Писатель Анатолий Алексин в «Литературной газете» называл Трофима тупым, корыстолюбивым, ничтожным и жалким[42]. Художник Дмитрий Налбандян в «Комсомольской правде» писал: «Звериный облик отца Павлика»[43]. Писатель Губарев, вначале находивший в нем нечто человеческое, через несколько лет в новых изданиях приписал Трофиму новые черты. Отец стал пьянчугой, а затем и вором: он крадет в ларьке конфеты и сам ест их, а Павлик гордо отказывается от угощения. Еще позже Губарев превратил Трофима в хитрого и злобного врага.
