Что касается господства, то мы видим Бога правящим в непостижимой мудрости, посреди воинства небесного и посреди чад человеческих, но мы не можем постичь Его. Мы можем лишь сказать об этом, что
Пути Господни неисповедимы -
Всечасно совершая чудеса,
Он по воде шагает, как по суше,
Смиряя бури, всходит в небеса.
И глубоко в неизмеримых шахтах
Его любви - вдали от наших глаз -
Он добывает крупные алмазы
Своих верховных замыслов для нас.
Наконец, что касается закона, то он от начала до конца является совершенной системой повелений и запрещений, системой, совершенной в своём испытании человека и в выявлении его полного отчуждения от Бога, "ибо законом познаётся грех". Но что могла бы сделать эта система в мире грешников? Могла ли она дать жизнь? Нет, это невозможно. Почему? Потому что человек не мог исполнить её священное требование. Закон был служением смерти и осуждения (см. 2 Кор. 3). Единственное действие закона на всякого, кто находится под ним, - это тяготение смерти над душой и вины и осуждения над совестью. Вряд ли может быть иначе с честной душой, находящейся под законом.
Что же нужно? Просто познание любви Бога и того драгоценного дара, который даёт эта любовь. Это извечное основание всего - любовь и дар любви, ибо - следует заметить и всегда иметь в виду - любовь Бога никогда не достигла бы нас, если бы не посредство этого дара. Бог свят, а мы грешники. Как можем мы приблизиться к Нему? Как можем мы пребывать в Его священном присутствии? Как вообще грех и святость могут находиться вместе? Это невозможно. Справедливость требует осуждения греха, и если любовь спасает грешника, то именно за счёт этого дара Единородного Сына. Дарий любил Даниила и весьма старался спасти его от львиного рва, но его любовь была бессильной из-за неумолимого закона мидян и персов. Он провёл ночь в скорби и посте. Он мог рыдать на краю рва, но он не мог спасти своего друга. Его любовь была не способна спасать. Если бы он предложил львам самого себя вместо своего друга, это было бы славным с точки зрения нравственности, но он этого не сделал. Его любовь выразилась в бесполезных слезах и стенаниях. Закон персидского царства был сильнее, чем любовь персидского царя. Закон в его суровом величии торжествовал над бессильной любовью, которая не могла дать своему предмету ничего, кроме бесплодных слез.
Но любовь Бога не похожа на эту, - вечная и всеобщая хвала Его имени! Его любовь в состоянии спасти. Она правит через праведность. Но как это происходит? Потому что "Бог так возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного". Закон с чрезвычайной торжественностью провозгласил: "Душа согрешающая да умрёт". Был ли тот закон менее суров, менее величествен, менее требователен, чем закон мидян и персов? Конечно, нет. Как же тогда им пользоваться? Его следовало возвеличить и почитать, укреплять и прославлять. Не одна йота этого закона не могла быть отвергнута. Как же разрешить эту трудность? Нужно было сделать две вещи: возвеличить закон, осудить грех и спасти грешников. Как можно было достичь этих великих результатов? Ответ на это дан в двух смелых, ярких строчках одного из наших поэтов:
Так на кресте начертано Христовом:
"Да сгинет грех, но да спасётся грешник!"
Драгоценные слова! Пусть многие ищущие грешники прочитают их и уверуют в них! Поразительная любовь Бога такова, что Он не пощадил Своего Собственного Сына, но отдал Его за всех нас. Его любовь стоила Ему не меньшего, чем Сын из Его собственного лона. Когда речь шла о создании миров, это стоило Ему лишь слов из Его уст; но когда речь зашла о любви к миру грешников, это стоило Ему Его единородного Сына. Любовь Бога - это святая любовь, любовь, действующая в гармонии со всеми качествами Его естества и со всеми требованиями Его престола. "Благодать воцарилась чрез праведность к жизни вечной Иисусом Христом, Господом нашим". Душа никогда не сможет достичь свободы, пока полностью не овладеет этой истиной. Она может питать смутные надежды на милость Бога и испытывать определённую уверенность в искупительном деле Иисуса, истинное и действительное само по себе, но сердце вряд ли сможет насладиться подлинной свободой, пока оно не увидит и не поймёт, что Бог прославил Себя в Своей любви к нам. Совесть нельзя успокоить, сатану нельзя заставить замолчать, если грех полностью не осуждён и не устранён. Но "Бог так возлюбил мир, что отдал Сына Своего единородного". Какая глубина и сила в этом маленьком слове "так"!
Вероятно, здесь потребуется разрешить трудность, которую может испытывать ищущая душа в отношении вопроса о принятии этой любви. Тысячи людей находятся в смущении и замешательстве в отношении этого вопроса на различных этапах их духовного развития, и вполне вероятно, что многие, читающие эти строки, будут рады увидеть несколько слов по этому предмету. Многие захотят спросить: "Как я узнаю, что эта любовь и этот дар любви предназначен мне? Какие у меня гарантии, что "жизнь вечная" - для меня? Я знаю план спасения; я верю во вседостаточность искупления Христа для прощения и оправдания всех, истинно верующих. Я убеждён в истинности всего, что провозглашает Библия. Я верю, что все мы грешники и, более того, мы не можем сделать ничего для своего спасения; что нам нужно омыться в крови Иисуса, научиться и руководствоваться Духом Святым, прежде чем мы сможем угодить Богу здесь и обитать с Ним там. Во все это я полностью верю, и все же у меня нет уверенности, что я спасён, я хочу знать, на каком основании я должен верить, что мои грехи прощены и я имею жизнь вечную".
Если так примерно говорит читатель, если он так выражает своё затруднение, то, прежде всего, мы хотели бы привлечь его внимание к двум словам, которые встречаются в нашем драгоценном отрывке (Иоан. 3,16), а именно "мир" и "всякий". Кажется совершенно невозможным, чтобы кто-то отказался применить эти слова по отношению к себе. Ибо каково - позвольте нам спросить - значение термина "мир"? Что оно включает или, скорее, что оно не включает в себя? Когда же Господь провозгласил, что "Бог так возлюбил мир", то на каком основании читатель исключает себя из масштабов, сферы и приложения этой божественной любви? Он может это сделать лишь на том основании, если сможет показать, что он единственный принадлежит не этому миру, но какой-то иной сфере бытия. Если провозглашается, что "мир" безнадёжно осуждён, то сможет ли кто-либо, являющийся частью этого мира, избежать применения к себе этого приговора? Может ли он исключить себя из этого? Это невозможно. Как же он может и почему он должен исключать себя, когда речь идёт о щедрой любви Бога и о спасении через Иисуса Христа?
Но, далее, мы можем спросить: "Каково значение, какова сила этого привычного слова "всякий"?" Конечно, оно означает "каждый", а если каждый, то почему не читатель? Бесконечно лучше, бесконечно надёжнее обнаружить в евангелие слово "всякий", чем своё собственное имя, поскольку в мире могут быть тысячи людей с одним и тем же именем, но "всякий" относится ко мне также однозначно, как будто бы я был единственным грешником на земле.
Таким образом, само слово евангельской вести, сами термины, использованные для благовествования, таковы, чтобы не оставить возможного основания для трудностей в их применении. Если мы послушаем нашего Господа во дни Его пребывания во плоти, то мы услышим такие слова: "Бог так возлюбил мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную". А если мы послушаем Его после воскресения, то мы услышим такие слова: "Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всякой твари" (Мар. 16,15). И, наконец, если мы послушаем глас Духа Святого, ниспосланного воскресшим, вознёсшимся и прославленным Господом, то мы услышим такие слова: "Один Господь у всех, богатый для всех призывающих Его. Ибо всякий, кто призовёт имя Господне, спасётся" (Рим. 10,13).
Мы видим, что во всех выше процитированных отрывках, употреблены два термина: один общий, другой частный - и оба вместе они представляют весть о спасении так, чтобы не оставить возможным основанием для отказа от их применения к себе. Если сферой драгоценного Евангелия Христова является "весь мир", а его слушателем - "всякая тварь", то на каком основании может кто-либо исключить себя из него? По какому праву может грешник, находящийся вне ада, сказать, что благая весть о спасении не предназначена для него? Нет такого грешника. Спасение также обильно, как воздух, которым мы дышим, как капли росы, освежающие землю, как лучи солнца, освещающие наш путь, и если мы попытаемся ограничить их проявление, то это не будет соответствовать ни замыслам Христа, ни любви сердца Бога.
