«Скучать по Казахстану
Не буду, перестану…»
Агния БАРТО. Переводы с детского.
— Если они нас поймают, то обязательно убьют. Обязательно, — сказал старший. — Ну, тебя-то, может быть, еще пожалеют, а меня…
Младший кивнул.
Они шли без дороги, в голой степи. Город давно остался за холмом, и вокруг теперь не было признаков жилья, только кое-где, в начинающем цвести ковыле, возвышались странные угловатые камни.
— А за что нас убьют? — спросил младший; глаза у него внезапно округлились от страха.
— Мы ведь преступники, — деловито пояснил старший, шмыгнул носом и поправил криво сидящие на носу очки. — Сбежали из дому. Ну, ты-то из дому, — опять поправился он. — А я-то… Я же наврал, что нас из интерната на каникулы отпустили. Там не бывает каникул. Там как тюрьма. А я сбежал…
Помолчали. Они шли поодаль друг от друга, но теперь младший старался держаться поближе к старшему.
— Твой интернат мама дурдомом называет, — сказал младший.
— Ну да, это и есть дурдом. Забор там, колючая проволока… Только я все равно сбежал. Мне знаешь, кто помог?.. То-то.
— А какие они? — спросил он почти шепотом.
— Кто?
— Те, что за нами гонятся.
— Ну, такие… — старший немного подумал. — На мотоциклах с колясками. С забинтованными головами. И с уколами в руках… Ну, я тебе говорил.
Он ничего подобного не говорил, но младший промолчал. Еще чего доброго, получишь подзатыльник. А этих, на мотоциклах, он видел: на старой афише, на стене кинотеатра «Арман», в котором давно уже никаких фильмов не показывали.
Они поднялись на сопку. С нее были видны трубы и дымы — а больше ничего, как будто город тоже спрятался. А впереди были новые сопки, и они поднимались одна за другой все выше и выше, волнами.
— Мама нас ищет, наверное, — неуверенно сказал младший.
— Маму они уже взяли, — ответил старший. — Пытают и спрашивают, где мы.
— Пытают? — испугался младший.
— А то как же… Только чего ее пытать — она же не знает, где мы.
Они добрались до самой вершины и присели в куцей тени каменного обломка. Небо было ослепительно синим, солнце пекло, как в июне, хотя был лишь конец марта, и ветер, налетавший из-за сопок, пробирал до костей. Старший — его звали Славик — достал из рюкзачка фляжку и кусок хлеба с сыром. Откусил, передал младшему. Фляжка была старая, армейская — кажется, ее отец из армии привез. Младший опасливо отпил из нее: отец заметит пропажу, будет дело…
— Не боись, — как бы прочитав его мысли, сказал Славик. — Мы будем под защитой. Там все преступники перестают быть преступниками. Как только, допустим, убийца, входит в Город Драконов, его уже перестают искать. Он под защитой, понимаешь? Только выйти обратно не может.
Младший кивнул.
— Когда-то вся земля была их царством. Видишь обломок? — Славик хлопнул по горячему шершавому каменному обломку. — Это остатки их городов.
— А куда они делись?
— Города-то?
— Нет, драконы.
— Ну, куда… Те, кто спасся, укрылись в своем городе. Этот город, понимаешь, трудно найти. Его поискали-поискали, да и плюнули. Построили свои города, шахты…
— Но драконы же сильные. Почему они не отнимут назад свою землю?
— Людей очень много, — пояснил Славик. — У людей — машины, гранаты, автоматы, — много чего. Или вот ракета, например. Бац — и нету дракона.
— А у драконов же тоже огонь изо ртов…
— Что огонь! Только в ближнем бою. А ракетой можно выстрелить знаешь откуда? Из Москвы. И она сюда прилетит, и — бац!
Он поболтал оставшейся во фляжке водой, завернул крышечку на цепочке. Вздохнул.
— Вставай. Пора идти.
Вечерело. Поднимался ветер, и младший, одетый в вельветовую курточку, ежился. Нос у него становился синим, и руки — тоже.
Руки он прятал в карманы штанов — вытертых порванных джинсиков, из которых Славик уже вырос.
— Долго еще? — спросил он. Ноги у него до того устали, до того ныли и болели, что казалось, будто кто-то невидимый выворачивает их, как выворачивают из земли палки. Славик пожал плечами. Поднял голову. Откуда-то — казалось, что из-под земли — нарастал странный гул. Младший тоже стал смотреть вокруг. Но ничего не менялось, гнулся под ветром ковыль, древние черные камни немо глядело на него.
— Да ты не туда смотришь, — Славик толкнул младшего, Женю. — Во-он там.
Женя тоже задрал голову. В темнеющем небе серебрился самолет.
Гул от него катился по степи, накатывал на сопки и отражался, как огромный невидимый мяч.
— Это за нами? — младший в ужасе ухватил Славика за рукав.
— Не… Это в Павлодар. Город такой. Далеко. Там большой аэропорт.
Они проследили, как серебряная точка, пересекая стрелы темнеющих облаков, скрылась вдали.
— Славка! Я устал, — сказал младший.
Славик вздохнул.
— Мало каши ел, значит… А в лапы этих, на мотоциклах, хочешь?
— Я к маме хочу.
— Мама тебе тоже задаст…
— Тебе сначала. Ты же большой!
Славик насупился. Действительно, перспектива была удручающей.
Мама, когда была не в себе, могла и за волосы оттаскать.
Однажды он от нее под кроватью спрятался — так она его шваброй оттуда выгоняла. Голову рассекла…
Солнце скатывалось все ниже и ниже. От сопок вытягивались густые ледяные тени. Младший все чаще ежился, и все глубже совал руки в карманы, но это не помогало.
— Не боись, — говорил Славик. — Если до ночи Города не найдем — костер разведем. Согреемся. У меня еще картошка есть. Любишь картошку?
У Жени аж рот свело — и он зажмурился. — Лю-юбишь… — протянул Славик. — Сейчас вот до того камня дойдем. Там и остановимся.
До камня оказалось далековато. Солнце уже зашло, и небо стремительно наливалось тьмой, когда они, уже плохо различая предметы вокруг себя, дошли до камня.
Камень был высокий — со взрослого человека, — и очень удобный — с большим углублением сбоку.
Славик натаскал в углубление травы, нарвал несколько охапок прошлогодней — для костра. Чиркнул спичкой. Трава дымила, но не горела — и внезапно пламя взметнулось выше камня, едва не опались Славику ресницы и брови.
Женя, прижав колени к подбородку, сидел в углублении. Славик подсел к нему.
— Ну как? Согрелся?.. Сейчас картошки напечем…
Трава прогорала мгновенно. Славик заставил Женю таскать ее и таскать, чтобы испеклась картошка. Но жара не хватало — он возникал мгновенно и мгновенно сходил на нет.
Перепачкавшись золой, Славик выкатил картофелину. Разломил, обжигаясь. Она была сгоревшей снаружи и сырой внутри. Но они не замечали этого. Им казалось, что ничего вкуснее они еще не ели.
Когда съели картошку, стало как будто теплее. Прижавшись друг к другу, они задремали в углублении, возле остывающего костревища.
Шум мотора разбудил старшего. Он приподнялся, выглянул из углубления. По черной степи скакал одинокий луч света. Славик рывком приподнял Женю и зашипел ему в ухо:
— Только тихо! Не ори!.. Они едут.
— Драконы? — спросил Женя.
— Дурак!.. Пошли быстрее!..
Славик потащил Женю прочь от камня, прямо в темноту. Сначала он пригибался, а потом побежал. Женя начал было упираться и хныкать, но Славик рявкнул:
— Это мотоцикл! Беги!..
И сам припустил, что было духу. Женя помчался за ним, упал, разревелся в голос, но видя, что брат не спешит на подмогу, вскочил и побежал дальше. Луч света сверкнул у них над головами, осветив подножие дальней сопки. Славик упал и крикнул Жене:
— Ложись!
Женя ткнулся рядом, сдавленно хныча.
— Тихо! — прикрикнул брат. — Смотри…
Отсюда было видно, как, громыхая на неровностях, мотоцикл кружил по степи. Потом остановился и послышались далекие голоса.
— Это они наш костер увидали… — шепнул Славка. И дернул Женю: поднимайся, мол.
И они снова побежали вверх по склону, который становился все круче, и казалось, что это не сопка, а настоящая гора — до самого неба. Падая, исцарапав руки и лица, они наконец выползли на гребень: навстречу пронзительно засвистел ветер, а внизу…
Далеко внизу стояли темные корпуса, подсвеченные кровавыми отблесками, а за корпусами поднимался целый лес труб.
Славка поднялся на ноги и присвистнул.
— Что? — испуганно спросил Женя, вытирая разбитую губу.
— Вот, — торжественным голосом сказал Славик. — Город Драконов…
Женя замолчал, разглядывая странное скопище черных зданий и метавшийся между ними тусклый, как остывающий металл, свет.
— А ты точно знаешь? — спросил Женя.
— Точно — не точно… Откуда мне знать, как он выглядит?
Помолчал.
— Идем, что ли?..
И они двинулись вниз.
Внизу оказалось теплее. Склоны заросли дикими яблонями, акациями, серебристой ивой. Они пробрались сквозь заросли и очутились на площади, окруженной странными домами без окон, с ребрами крыш, с облупленной штукатуркой.
Света здесь почти не было, черные контуры здания тесно стояли вокруг асфальта, взломанного корнями.
Младший остановился. Слезы у него высохли и он спросил:
— Это Город Драконов, да?
— Наверное, — ответил Славик. — Я же его не видел. Мне же только рассказывали. Там, в интернате. Пойдем.
— Страшно.
— Драконы — добрые. Не бойся.
Они пошли по какой-то улице. За высокими зданиями слева с треском что-то горело, ядовитый дым поднимался над ребрами крыш, и воняло жженой резиной. Красноватые отблески ложились на странную улицу.
Они дошли до перекрестка и свернули в переулок — узкий, как труба. В конце переулка стоял двухэтажный дом в окнах его светился огонек.
Славик уверенно пошел к нему. Женя стал спотыкаться — Славик взял его за руку.
Они вошли в проем подъезда, черный, как после пожара.
Поднялись по полуразрушенной лестнице на второй этаж. Огонь светился из-за дощатой дверцы, и Славик толкнул ее.
За дверцей была большая комната. А посреди комнаты, у железной бочки, в которой горел огонь, на старом продранном матраце сидел старик в телогрейке.
Старик был похож на какого-то мудреца из учебника: белые волосы ниже плеч, густая белая борода.
Он поднял голову.
— Здравствуйте, — сказал Славик. — Можно погреться?
Старик почесал бороду, хмыкнул.
— Это вы откуда такие? — спросил он скрипучим голосом; чтобы спросить, ему пришлось прочистить горло.
— Мы — оттуда. Из Шолпана.
— А… — сказал старик. — Далековатенько. И что там у вас, в Шолпане? Вода в кранах есть? Свет есть?
— Иногда, — сказал Славик. — А вообще-то я в Караганде живу.
Это вот он из Шолпана, — Славик ткнул Женю.
— Ну, грейтесь, — сказал старик.
Мальчики подсели к бочке. У нее по бокам были сделаны прорези, и пламя, бившееся внутри, хорошо освещало все вокруг.
Когда-то здесь жили богатые люди. На закопченых стенах еще оставались следы от картин, а на полу — остатки выломанного паркета. Окна были затянуты целлофаном. В углу стояла кровать, в другом углу высилась груда старых книг и журналов.
Славик и Женя сели на матрац, из которого лезла старая вата. От печки исходило приятное тепло.
— Вот так и живу. Курчатовград умер. Акбай умер. Коктюбинск умер. Шолпан тоже скоро умрет… Я все эти края обошел. Везде одни призраки живут. — сказал старик. Взял стоявшую у ног солдатскую кружку, плеснул в нее из бутылки. Протянул Славику:
— Будешь?
Женя потянул носом.
— Это же водка! — сказал Славик.
— Она горькая, — добавил Женя.
Старик беззвучно рассмеялся, широко разинув рот — черный, с обломками зубов.
— Горькая! — повторил он. И сказал наставительно:
— Водка горькая, пока жизнь сладкая… А потом — наоборот.
Он отхлебнул из кружки.
— Жалко, мало ее, — он поглядел на кружку. — Последнюю канистру из шахты достал…
— А здесь тоже шахты есть? — спросил Славик. — Как в Шолпане?
— Есть… Только не угольные. Другие. Там, в солончаках.
Старик еще отхлебнул, аккуратно отставил кружку.
— Возле них ничего не растет. И ходить туда нельзя. Везде знаков понаставили: ходу нету. Только мы все равно ходим…
Вот странность жизни: возле шахт ни одной былинки, а здесь — вон как все разрослось. Из акации можно бревна делать. Да пила не возьмет. Можжевельник у КПП разросся — как кипарис. А яблоки — вот, с два моих кулака… Вот, значит, какая штука.
