Выехали с разоренной стоянки еще до полудня и двинулись в сторону села. Боевые кони, запряженные парой, шли ходко, так что к вечеру они уже пересекли границу общины, а уже ночью, объехав село, поднялись на холм к старому капищу. Приступы, грозящие беспамятством, накатывались все чаще и чаще, и он уже почти из последних сил подошел к заповедной поляне.
К удивлению Горыни, там уже горел костер и мирно, словно два старых друга, беседовали Мокошь, все в том же белоснежном платье, и Никифор, в своей вечной хламиде.
– Пришел. – Мокошь легко, словно танцуя, встала, подошла ближе и провела ладонью по щеке Горыни. – Хорошее дело сделал, воин. Ее я тоже забираю. – Она взмахнула рукой в сторону женщины, которая уже спала среди тюков с тканью и оружия, прижимая к груди сверток, которого считала своим ребенком. – Пусть душа ее давно отлетела, но не могла найти покоя.
– А…
– Знаю, о чем спросить хочешь. – Богиня кивнула. – Выбирай. Или она или ты. Энергии в этих телах совсем немного.
– Пусть будет она. – Константин, у которого вдруг пересохло в горле, кивнул. – Люди не смогли ее защитить так пусть хоть в посмертии у нее все будет.
– Ты сказал. – Мокошь кивнула. – А теперь покажи.
Константин кивнул и подошел пребывающему в ступоре вознице.
– Ты готов?
– К чему, господин? – чуть заикаясь, спросил разбойник.
– Умереть. Но не жертвенным бараном, а воином, хотя вы этого и не достойны. Но насколько я понял, боги здесь не принимают безвольных жертв.
Тот вздохнул и, тряхнув головой, слез с телеги.
Бой, несмотря на перевязанную ногу Горыни, получился коротким, и через десяток секунд он четко воткнул нож прямо в сердце бандита. Так или почти так закончили жизнь все двенадцать разбойников, за исключением атамана.
– Это не мое. – Мокошь покачала головой. – Это сестрицы Мары.
– Так отдай. – Костя равнодушно отвернулся.
– Не могу. – Богиня виновато улыбнулась. – Тебе придется самому ее призвать.
– Просто позвать достаточно? – уточнил Горыня и, увидев кивок Никифора, негромко произнес: – Мара, слышишь ли меня? Приди, забери свое.
Короткий порыв ветра, и на поляне возник туманно мерцающий вихрь, из которого вышла высокая черноволосая женщина в длинном платье, похожем на звездное небо.
– А, старый знакомый. – Она приветливо улыбнулась Горыне. – Радовал ты меня в том мире, радуешь и в этом. Она взмахнула рукой, и атаман, лежавший на телеге, захрипел, чуть дернулся, и глаза его остекленели.
– Ну, все. Старую ведьму я прибрала еще на болоте, а этих отдаю тебе, сестрица. – Мара ослепительно улыбнулась и, сделав пару шагов, вдруг обернулась. – Нет, посижу немного. Подышу воздухом этой земли. Ты ведь не против, сестрица, и вы, уважаемый Никифор?
– Прошу. – Волхв в мгновение ока сдернул с себя плащ и расстелил перед костром.
Мокошь с непонятным выражением на лице обернулась в сторону Мары и, вздохнув, махнула рукой. Сразу же в центре поляны возник сверкающий вихрь, откуда во все стороны ударил плотный солнечный свет, и с криком «Мама!» выбежал мальчишка лет шести.
Женщина, спавшая в повозке, вдруг встрепенулась и, забыв про сверток, рванулась к мальчишке. Встав перед ним на колени, она просто стала целовать его, прижимая к себе.
– Мама, не плачь. Мама… – Мальчишка что-то говорил, а потом, когда женщина встала, взял ее за руку и, что-то рассказывая, повел за собой, и через секунду вихрь схлопнулся, оставив на поляне лишь примятую траву.
– Но сдается мне, сестрица, что ты хочешь обжулить моего верного паладина? – Донесся от костра голос Мары. – Условие он выполнил, и даже более. Двенадцать жизней за одну… более чем справедливо. А если учесть тех, кого я забрала на болоте, так просто грабеж получается.
– Он не твой!!! – Мокошь резко, будто кошка, обернулась и даже чуть пригнулась, словно перед броском.
– Не мой. – Мара насмешливо посмотрела на сестру и поудобнее устроилась на плаще, растянувшись на нем словно кошка. – И не твой.
Горыня, смотревший на все это с круглыми от удивления глазами, не нашел ничего лучше, чем, подняв руки, подойти ближе.
– Девочки, не ссорьтесь, вы чего?
В ответ обе как-то отпрянули и через секунду рассмеялись заливистым смехом.
– Это все воздух среднего мира, – сказала, отсмеявшись, Мокошь. – Бьет в голову сильнее вина…
Но окончание фразы он уже не расслышал, повалившись в траву словно подкошенный.
Очнулся уже в своей постели. Травница Варвара сопела на лавке рядом, и тут же на табурете сидела девчонка лет двенадцати.
Стоило ему открыть глаза, как девочка метнулась к бабке и стала трясти ее за плечо.
– Бабушка Варвара, бабушка Варвара, проснулся он.
– Да не тряси меня, ужо всю душу вытрясешь. – Женщина опустила ноги на пол, села и, накинув платок на голову, посмотрела на пациента.
– Глазки, я смотрю, чистые, испарины нет… Попьешь, вон на столе в бутылке оставила отвар. По стакану кажно утро. – С чем и отбыла по своим делам, оставив после себя тонкий запах сушеных трав и бутылочку с лекарством.
А Горыня, не торопясь, сел на кровати и первым делом проверил руку, которая была вполне нормального цвета, и рану на ноге, которой просто не нашел. Затем прополоскал рот настойкой, глотнул и, скривившись от горечи, стал прибирать в доме. Лишь наведя порядок, вымылся и, надев чистую одежду, пошел к кузнецу, прихватив оба револьвера.
В кузне уже стоял дым коромыслом, а подмастерья и ученики бегали словно ошпаренные. Сам Лукьян, стоя возле кузни, перебирал инструменты, а, увидев Горыню, широко улыбнулся и сразу предупредил:
– Если по делу – говори, а если так пришел, то вечером заходи. Вечерять будем и по чарке пропустим.
– Я по делу. – Горыня выложил на стол револьверы.
– Добрая работа. – Кузнец взвел и спустил курок, крутанул барабан, слушая, как щелкает трещотка, и вопросительно поднял взгляд.
– Нужно сделать самовзвод. Ну, чтобы, когда крючок нажимаешь, курок сам взводился и соскакивал на капсюль.
– Я знаю, что такое самовзвод. – Лукьян усмехнулся. – Зачем тебе эта господская забава?
– Как сделаешь – покажу, что вовсе не забава. – Горыня улыбнулся. – Очень мне этого самовзвода там, у разбойничков, не хватало.
– Сделаю. – Кузнец кивнул. – Сегодня уж не успею, а завтра займусь. Так что, придешь вечерять? Как солнце сядет, так мы садимся.
– Приду. – Горыня благодарно прижал ладонь к груди и поклонился.
К моменту когда револьверы были готовы, сельский скорняк уже сшил две кожаные набедренные кобуры, и Горыня потратил почти две сотни патронов, пристреливая оружие сначала стоя, потом в движении, и, наконец, попробовал стрелять с двух рук. Из-за тугих взводов получалось не очень хорошо, но на короткой дистанции преимущество двух стволов могло быть решающим. Еще в прошлой жизни Константин был высококлассным стрелком и участвовал в соревнованиях по скоростной стрельбе. Тогда у него, правда, были куда более удобные автоматические пистолеты, но и с револьверами тоже можно было многое сделать.
Еще Горыня сходил к местной мастерице, и та буквально за два дня сшила ему пару удобных штанов, с карманами в нужных местах, и длиннополый пиджак, не пожалев плотного темно-синего голландского сукна, а на подкладку голубого ханьского шелка.
Через три дня, когда вся деревня, разморенная жарким солнцем, вяло копошилась по своим делам, в село вошел большой отряд воинов, под квадратным флагом с вздыбленным медведем. Все были хорошо одеты, в чистое и почти однообразное обмундирование, а на груди красовались полированные нагрудники. Возглавлял процессию молодой мужчина в алом кафтане с лихо заломленной шапкой. К нему и подскочил староста, поймав коня за повод и рассыпаясь в величаниях.
