— Сто пятьдесят искр — это минимальный порог, с которым можно к ним обратиться в их училище оруженосцев. Да-да, — на мои приподнятые брови уточнил он. — Так и называется — оруженосцы. А если по-русски и по-мужски — трахатели. Хорошая профессия, интересная и нужная, — едко обозначил он свое отношение, — Но я тебя разочарую — «элитные осеменители», с которыми хоть как-то считаются, начинаются с двухсот пятидесяти, а то и с трехсот искр. И даже если ты вдруг приглянешься любой из всадниц, всаживать ты ей сможешь сколько угодно, зато вдувать ей кроме тебя будет кто-то другой, тебя же отдадут на размножение девкам попроще! Вполне возможно, даже нет — скорее всего! — у тебя будут дети. Которые станут пушечным мясом, ведь возиться так, как с всадницами, с ними никто не будет. А хоть бы и всадницы! Их средняя продолжительность жизни — сорок два года! Я понимаю — сами клановые, для них это норма, они другой жизни не знают, но ты, который воспитывался в нормальной семье?! Неужели за свое сиюминутное удовольствие ездить на «Победе» не сотой, а сто десятой модели, ты готов расплачиваться своими детьми?!

— Э-э-э…

— Мать, наверное, тебе не так все расписывала? Долг мужчины и все такое?

— Никак. Не забывай, моя новая жизнь началась семь дней назад. Ровно семь дней я и помню. Почему ты не объяснил мне всё раньше?

Прекративший метаться по кабинету отец устало сел обратно в кресло.

— Пытался, много раз пытался! И иногда казалось, что удавалось достучаться. Но только я за порог, как Варька приседала тебе на уши, и лыко-мочало, начинай все сначала! В конце концов, я даже пошел на подлог — от твоего имени отправил твои документы в военкомат. Ты в курсе, что как обладатель больше ста искр, не обязан служить?

— Понятия не имею, если честно, — кажется, мы плавно подходим к теме «пацифиста», которую все мамашки упорно замалчивали.

— До ста искр за одаренность не считается — у каждого второго есть. Военнообязанные все — и девушки, и парни. Свыше ста — можно отслужить альтернативно — на гражданке или в кланах, тем самым оруженосцем-членоносцем. Только кланам ниже ста пятидесяти почти неинтересно брать — редко кто из таких к ним попадает, но тебя из-за матери Шелеховы взяли бы. И если армия — это всего лишь на два года, да обязанность в банк спермы свое добро два раза в месяц сдавать, то кланы, они хитрее — затягивают. Оглянуться не успеешь, а уже весь с потрохами им принадлежишь. Психологи у них — дай боже! Ну и роскошь, конечно, развращает. Только когда заманивают, изящно опускают, что личного имущества у кланового — с гулькин хрен, перечень допустимого, по-моему, пунктов сто насчитывает. Твою мать мне всего с одной сумкой отдали.

— А приданое? Мама Яна что-то говорила…

— Приданым заключенный контракт и последующая раскрутка стали, ну и теща, пока ты маленький был, подбрасывала на распашонки, всё же не последний человек в клане, на нее не все правила распространялись. Умная, кстати, женщина, жаль, Варька не в нее, — отец подавленно замолчал.

— Так что там с армией? — рискнул я прервать его душевные терзания.

— Пойми меня правильно: я против Шелеховых, что муха против слона. Но я считал: сходишь в армию, вырвешься из-под материнской опеки, по-другому смотреть на мир станешь. Там тоже промывать мозги умеют. Не вышло. Все предусмотрел, но того, что ты добровольно потравишься, чтобы только не идти, — мне такое и в страшном сне присниться не могло!

— А теперь?

— А теперь у тебя «язва»! К строевой не годен! — отец весомыми кавычками дал понять все, что имел на душе по поводу моей «язвы». — Документы из военкомата вернулись. Радуйся, в училище ты зачислен! Первого сентября обязан явиться!

— С амнезией?..

— Я, по-моему, ясно тебе перспективы обрисовал? По большому счету, туда только то, что между ног, и три раза по полсотни искр требуется. Первое есть, второе наберешь со временем…

Он не врал, его эмоции были у меня как на ладони. Сто сорок искр — это не только донором крови или семени можно служить, это еще и обостренная интуиция, которая ясно показывала мне боль сидящего напротив человека. Любил он Масюню, невзирая ни на что. Любил как сына.

Любили меня-Масюню и другие домочадцы: и мама Яна — ее чувства при встрече ощущались строгими требовательными, но доброжелательными нотками, и мама Рита — немного бестолково, запутанными смазанными штрихами, которые списал на ее повышенное либидо. Любили все три сестры, встретившие в прихожей — немного покровительственно и собственнически, — так я интерпретировал свои ощущения. Вот Иван — Женин муж, тот не любил, более того — относился неприязненно и как-то… завистливо?.. Всего одна медитация из случайно (а случайно ли?) сброшенного файла Андрея Валентиновича открыла вдруг целый мир эмоций других людей — яркий и многовыразительный.