Элеонора задумалась.
— Вы уверены, что мне не следует становиться врачом? — осторожно спросила она.
— Да, совершенно уверен. Если ты будешь настаивать, я устрою тебя в институт, но не стоит идти наперекор природе. Правда, молодые не склонны прислушиваться к советам, вам нужно во всем убедиться на собственном опыте.
— Отчего же? У меня нет причин сомневаться в том, что вы говорите. Да и что помешает мне поступить в институт после того, как я стану сестрой? Если я пойму, что все-таки хочу быть врачом.
На том и сговорились. Пришлось преодолеть сопротивление Ксении Михайловны, но Элеонора, светлая голова, придумала прекрасный аргумент:
— Идет война, и все женщины стараются принести пользу Отечеству. Многие работают в госпиталях, даже великие княжны. Кто осудит меня, если я хочу не только исполнять патриотический долг, но и оказывать настоящую профессиональную помощь?
Не откладывая дела в долгий ящик, Петр Иванович записал Элеонору на курсы Красного Креста и повел ее в Клинический институт, где работал сам.
Войдя вслед за Петром Ивановичем в кабинет операционной сестры, Элеонора оробела. Она увидела очень странную женщину. Александре Ивановне Титовой, ее будущей наставнице, было лет тридцать. Это была высокая и статная особа с короткой стрижкой. Она сидела в кресле, закинув ногу на ногу и вольно облокотившись на спинку — поза, совершенно недопустимая не только в присутствии посторонних, но и наедине с собой. Однако женщина даже не подумала подобраться, когда они вошли. Еще в больший ужас привело Элеонору то обстоятельство, что Александра Ивановна совершенно очевидно не носила корсета. Кроме того, выяснилось, что она проводила свой досуг, покуривая трубку, а на столике перед ней стояли чашка кофе и открытая коробка конфет.
— Здравствуйте. — Титова улыбнулась вошедшим. — Кофе будете пить?
— С удовольствием, — ответил Петр Иванович, усаживаясь в соседнее кресло. — А ты, Элеонора?
— Нет, благодарю, я не пью кофе в это время дня, — гордо произнесла девушка и подчеркнуто прямо уселась на жесткий стул.
Происходящее казалось ей диким. Выпускница Смольного института, она имела твердое убеждение, что откинуться на спинку стула так же неприлично, как и показаться в обществе в нижнем белье. Про отсутствие корсета в Смольном ничего не говорили — такое воспитанной женщине даже в голову прийти не могло. А еда во внеурочное время считалась страшным преступлением, говорящим о низменной натуре. Но даже это бледнело перед тем обстоятельством, что Титова курит! Любое общение с такой женщиной наносило ущерб репутации Элеоноры, и она изумилась тому, что Петр Иванович держится с этим несчастным созданием на равных.
Титова между тем улыбалась, глядя на преисполненную достоинства девушку.
— Значит, Петр Иванович, вы хотите, чтобы я обучила Элеонору всему, что знаю сама?
— Да, Александра, я на вас надеюсь. Вы — лучшая сестра, которую только можно себе представить, а Элеонора — способная девушка. В Смольном институте она была первой ученицей.
— Ладно. Съешьте конфетку, Элеонора.
— Благодарю вас, — церемонно поклонилась Элеонора, но конфеты не взяла. Она уже решила, что будет вести себя вежливо, но не допустит ни малейшей фамильярности.
— Как хотите. — Титова не поняла демарша. — Во всяком случае, Петр Иванович, у нее уже есть прекрасная осанка. Это серьезное преимущество — ведь ей придется подолгу стоять у операционного стола. Я, к сожалению, воспитывалась не там, где такие осанки формируют, поэтому первые годы работы мне было тяжело, спина очень болела. У девочки таких проблем не будет. Она записана на вечерние курсы?
— Да.
— Вот и хорошо. Пусть каждый день приходит к началу работы и ходит за мной хвостом. Через пару недель освоится, если толковая.
Элеонора была раздражена тем, что эти двое разговаривают о ней так, будто она — неодушевленный предмет. Но тут дверь открылась, и в кабинет вошел молодой мужчина в морской форме, встреченный радостными (совершенно неприличными!) визгами Титовой. Петр Иванович тоже вскочил и принялся хлопать вошедшего по спине. Наконец все они немного успокоились и вспомнили об Элеонорином присутствии.
— Константин Георгиевич Воинов, мой лучший ученик, — отрекомендовал Петр Иванович. — Элеонора Сергеевна Львова, моя племянница.
Элеонора, как полагается, встала и сделала реверанс.
Воинов ей совершенно не понравился. Это был мужчина лет двадцати пяти, среднего роста, крепкого сложения. Кудрявые черные волосы и смуглый цвет кожи, зеленые глаза с ускользающим жестким выражением делали его похожим на дикого кота. Длинный, резких очертаний нос, широкий рот с тонкой верхней и надменно выпяченной нижней губой вызвали в Элеоноре смутную тревогу. Она почувствовала, что от этого мужчины исходит непонятная опасность, и удивилась, почему дядя с Александрой Ивановной так радостно его приветствуют.
— Я приехал в отпуск после ранения, на три месяца. Хочу поработать, а то стал уже забывать настоящую хирургию.
— Почему такой большой отпуск? — встревожилась Титова. — Тяжелое ранение?
— Нет, рана пустяковая. Просто я с начала войны на фронте, ни разу не был в отпуске, вот начальство и расщедрилось. У меня полны карманы денег, поэтому приглашаю вас в ресторан — встречу нужно отпраздновать.
Элеонора остро чувствовала себя лишней в таком обществе и уже жалела, что ввязалась в эту авантюру.
«Лучше бы я пошла в гувернантки, — думала она. — Вместо этого я попала в другой мир, где люди совсем не такие, как я, где я всегда буду чужой».
— А что, Элеонора Сергеевна не пойдет с нами? — спросил Воинов. — Я ее тоже приглашаю.
— Ты с ума сошел! — возмутился дядя. — Ксения Михайловна мне голову оторвет, если узнает, что я повел княжну в ресторан. Мне и без этого от нее достанется…
— Тогда можно не ходить, — сказала Титова, — не стоит рисковать вашим семейным покоем. А молодой девушке, конечно, не место в ресторане, княжна она или нет.
Элеонора, не ожидавшая такой деликатности от грубой женщины, благодарно улыбнулась ей и повернулась к дяде:
— Если вы считаете, что Ксения Михайловна узнает от меня о вашем посещении ресторана, то вы ошибаетесь.
Титова задумчиво посмотрела на нее.
— Думаю, что мы сработаемся, Элеонора, — сказала она. — Конечно, вы воспитывались в других условиях, и вам будет тяжело привыкать ко мне и к нашим порядкам. Но усвойте одну вещь: люди могут быть не такими, как вы, думать и действовать иначе, чем вы, и к этому надо относиться спокойно. Вы такая, они другие, и не надо сравнивать, кто лучше.
— Минутку, — перебил Воинов. — Я ничего не понимаю. Она будет работать здесь?
Кажется, в этом обществе считалось вполне допустимым называть присутствующего в третьем лице!..
— Да, Костя, я хочу сделать из своей племянницы такую же образцовую операционную сестру, как и Александра Ивановна.
— Это будет нелегко, — сказал Воинов и поцеловал Титовой руку. — К тому же ваша племянница совсем ребенок. Подумайте, на что вы ее обрекаете!
— Скажите, пожалуйста, — засмеялся Петр Иванович. — Лучше вспомни, сколько тебе было лет, когда ты ко мне прибился. Даже меньше, чем ей сейчас.
— Но я не был невинной девушкой! — горячо возразил Воинов.
— Это уж точно, — вставила Титова.
Элеонора окончательно почувствовала себя не в своей тарелке. Ее обсуждали без всякого стеснения!
— Слишком тяжелая работа для девушки, — упорствовал Воинов.
— Хватит, пожалуйста, — вдруг заявила Элеонора. — Вам, Константин Георгиевич, не пристало принимать участие в моей судьбе. Мы ведь с вами всего десять минут как представлены друг другу.
— Вот видишь, Элеоноре Сергеевне палец в рот не клади, — с гордостью сказал Петр Иванович. — Моя племянница умна и сама разберется, что к чему.
Для Элеоноры началась трудовая жизнь. Теперь девушка была занята целыми днями. Утром приходила в госпиталь, освобождалась в пять часов вечера, а к шести спешила на курсы Красного Креста. Занятия на курсах заканчивались в девять, ее встречал дворецкий Архангельских Афанасий Алексеевич и сопровождал домой. Элеонора пила чай, умывалась, ложилась в постель и читала какую-нибудь медицинскую книгу, пока у нее не закрывались глаза. Спала она очень крепко.
В этой новой жизни многое было непонятно девушке и даже шокировало ее. Но все же она показала себя способной ученицей, и Титова была ею довольна.
Первые два дня операционная сестра ничего не объясняла девушке, дав ей время привыкнуть к виду крови и человеческих внутренностей.
Когда Элеонора впервые увидела, как с помощью серебристого скальпеля врач разрезает кожу на шее несчастного пациента, ее сильно затошнило. Но она сумела взять себя в руки и не упасть в обморок. Особенно неприятным показалось ей зрелище ушивания раны, когда врач брал кривые иглы на специальном инструменте и нитками зашивал человеческую кожу — так, как латают сапог.
