Стоит ли говорить, что Олег ржет, как конь, когда видит меня на пороге, а после рассказа его и вовсе не остановить. Тяжелый маховик под названием “Смех Олега” разбивает комнату на части, а мой мозг на маленькие частички.
— То есть ты решил с ней переспать? — удивляется он. — Без свиданий, приглашений на ужин и романтики? Серьезно?
Я киваю. Знаю, что поступил импульсивно, но что отрицать, когда все так, как он говорит.
— Да вы даже разговариваете на “вы”, Дамир! Каким место ты думал? — друг явно удивлен, а я больше не желаю его слушать.
— Хватит. Да, поступил тупо, но что теперь?
— А ты вообще уверен, что она отравилась? — вдруг спрашивает Олег.
— В смысле? Ей же плохо стало.
— Да вот мне бы тоже стало, с таким-то лбом, — выдает он. — Она просто не хотела с тобой спать!
В его словах есть доля рациональности, но только сейчас я понимаю, что это и к лучшему. Друг прав во всем, начиная с того, что зря ее сюда привез и заканчивая тем, что глупо было тащить ее в постель, когда мы разговариваем с друг другом на “вы” и по имени и отчеству.
Но самое интересно, что когда на следующий день я возвращаюсь в номер, Екатерина мирно спит на кровати, а таблетки стоят на тумбочке. Не знаю, где именно была буря, но явно не в номере, потому что он девственно чист и убран.
Самолет у нас вечером, поэтому я точно не знаю что будем делать весь день, тем более после моих вчерашних признаний и того, что едва не произошло.
Екатерина шевелится, открывает глаза и в ужасе смотрит на меня. Зарывается с головой в одеяло, и я слышу только:
— Простите.
Она извиняется настолько жалобным тоном, что я чувствую себя еще большим мудаком. Привез девушку в другую страну на вымышленное совещание только потому, что она пошла с моим братом пить кофе.
Идиот — это диагноз и, судя по мне, хронический.
— Как вы себя чувствуете? — решаю игнорировать ее извинения и сделать вид, что ничего не произошло.
— Нормально, — отвечает из-под одеяла.
— Завтракать идем?
— Н-е-е-т, — чуть тянет Екатерина, все еще прячась под одеялом.
К вечеру Екатерине становится легче и мы таки садимся в самолет. Всю дорогу до аэропорта молчим и только сейчас явно ощущаю все последствия того, что совершил. Мне точно нужна дополнительная доля в мозге, отвечающая за отсутствие флирта на работе, потому что я совершенно точно не хочу с ней разговаривать.
И уже когда я думаю об увольнении Екатерина поворачивается ко мне, берет в руки смартфон и выдает:
— На завтра у вас назначена встреча с несколькими партнерами, также ждет собеседование на вакансию главного бухгалтера, нужно поехать на строительство, проконтролировать сотрудников и посмотреть, соответствует ли этап строительства отчетам, которые присылают прорабы.
Мы плавно начинаем обсуждать работу, и я сам не замечаю, как и в салоне самолета говорим о том, что нужно сделать. А еще я достаю ноутбук, и мы примерно час сидим над совершенствованием проекта, на который выделили деньги французы.
Екатерина находит несколько несостыковок и предлагает пару изменений, которые я тут же вношу.
— Дамир Александрович, — официально заявляет она, когда мы подъезжаем к ее подъезду и выходим из машины. — Я не знаю, зачем мы поехали в Брюссель, но прошу вас в будущем держать дистанцию и не переступать черту начальник-подчиненная, потому что мне нравится работать у вас в компании, а то, что произошло… я не хочу быть красивой куклой, приносящей кофе и задирающей юбку по щелку ваших пальцев. Всего доброго!
Она кивает и заходит в подъезд, а я стою и понимаю, что меня очень красиво отшили. Без пафосных слов о рабочих отношениях, без разговоров о "я не такая". Просто поставили перед фактом, заставляя расписаться без возможности ознакомления с пунктами договора.
Я сажусь в машину и даю знак водителю ехать домой. Екатерина права, я поторопился и сделал из нее что-то похожее на легкомысленную секретутку, а ведь заходить нужно было совсем с другой стороны.
Катя
Всю неделю я держу дистанцию и пытаюсь казаться холодной и неприступной. Даже если внутри пожар, я стараюсь его не показывать и отвлекаюсь работой.
Между нами с шефом настолько огромная дистанция, что я не вижу ей конца. Я сама ее выстраиваю, потому что в вечер возвращения сказала ему абсолютную правду. Я пришла работать, а не строить утопические отношения.
Мне удается держаться холодно и легко, я работаю, составляю отчеты и распорядок дня для Дамира Александровича. В среду позволила себе сходить на мини-свидание с его братом, но оно закончилось тем, что мы пожелали друг другу удачи и искренне посмеялись над тем, что совершенно точно не подходим друг другу.
Не потому, что он богатый красавчик, а я обычная девушка, просто… в моем вкусе более мужественные мужчины, и когда Герман вел себя как обожаемый ухажер, я сидела в ступоре и не могла произнести ни слова.
Перевожу взгляд на часы — половина пятого. Заканчиваю составление таблицы в Екселе и отключаю компьютер. Дамир Александрович ушел несколько часов назад, так что я могу спокойно собираться, не переживая, что мы встретимся при выходе.
Я собираю сумку, делаю несколько заметок на бумаге, приклеиваю их к экрану, чтобы в понедельник уделить внимание именно им. Иду попить водички перед уходом, а когда возвращаюсь, меня застает удивительная картина.
Дамир Александрович стоит у моего стола, а прямо на нем — маленький ребенок. Шеф придерживает его одной рукой и нетерпеливо озирается по сторонам.
— Дамир Александрович? — говорю, подходя ближе.
— О, Екатерина. А мы вас ждем, — спокойно выдает шеф. — Знакомьтесь, ваш будущий подопечный.
Эм… что?
— Это что… кто… — едва выдаю, глядя на маленького розовощекого мальчика, который сидит на моем столе под конец дня.
Перевожу взгляд на шефа и пытаюсь дать понять, что жду объяснений.
— Это… — указывает на ребенка, — ваше наказание, Екатерина Сергеевна.
— То есть? — я слабо понимаю, о чем речь.
А маленький мальчик еще и трогает мои принадлежности. Опасливо забираю у него линейку и ручку, ставя их обратно. Малыш тянется за тетрадкой, наклоняясь опасно близко к краю, и я не выдерживаю:
— Что происходит? — выдаю излишне громко, но сразу же прикусываю язык, понимая, что говорю со своим начальником, а не с дворником.
— Я оставляю вам своего сына на выходные, — спокойно говорит он, ероша волосы мальчика и придерживая его за ручку.
— То есть? — снова повторяю, как попугай, а у самой внутри все переворачивается.
Как это “оставляю на выходные”? Что я буду с ним делать? Он же… маленький совсем. Сердце начинает биться быстрее, я шумно дышу, пытаясь вспомнить, что знаю о детях.
Вечный плач, разбросанные игрушки, почасовое кормление и истерики, истерики и еще раз истерики.
М-а-а-а-м-о-о-о-ч-к-и-и-и!
— Я не могу, — выдаю с четким намерением не соглашаться.
Ни за что на свете!
— Екатерина, будете отрабатывать косяки по выходным у меня дома! — спокойно говорит мой шеф и берет сына на руки. — Я жду вас у себя завтра в восемь, — он протягивает бумажку и удаляется, а я пытаюсь осознать, что только что произошло.
Какие выходные?
Куда оставляю?
Зачем?
Что это за ребенок?
Моя голова буквально взрывается от вопросов, но я не успеваю их задать, потому что когда вылетаю из приемной, за Дамиром Александровичем уже закрылись створки лифта, отделяя меня от правды.
Возвращаюсь в приемную, забираю свои вещи и твердо решаю, что никуда не пойду. Достаю телефон и пишу начальнику сообщение:
Катя: Простите, но в список моих обязанностей не входит нянчить детей по выходным.
Да, грубо, но как иначе, если меня не спросили, а буквально поставили перед фактом? Выхожу из приемной, вызываю лифт и поглядываю на телефон, ожидая ответа.
Не знаю, что именно хочу там увидеть, потому что и так все понятно. Я никуда не пойду и готова отстаивать свою точку зрения. Я не нянька, я не умею обращаться с маленькими детьми и вообще… что это за эксплуатация?
Дамир: Я знаю, но мне нужна ваша помощь, Екатерина.
Вот так просто. Мне нужна ваша помощь! И что? Мне бросить все дела и бежать вытирать сопли и варить каши?
Ладно, дел у меня нет, но все же…
Дамир: Пожалуйста.
Сообщение прилетает сразу за первым и я буквально стону.
Катя: Вы в курсе, что пожалуйста должно идти вначале, а не после “будете отрабатывать косяки”. И вообще… какие еще косяки?
Отправляю и ставлю в конце смайл недоумения. Мы впервые общаемся вот так в переписке, в неформальной обстановке, так что я позволяю себе немного больше, чем простой официоз.
Дамир: Это была шутка. Я надеялся, что удачная.
И смущенный смайлик в конце.
Прижимаю телефон к груди, выдавливаю глупую улыбку и сажусь в машину, которую только-только починили. И слава богу, потому что ездить в маршрутке, зажатой, как колбаса между тостами, такое себе удовольствие.
До дома добираюсь буквально за полчаса. Выхожу из машины, включаю сигнализацию и иду к дому, попутно ища ключи в сумке. Я уже дохожу до подъезда, как меня окликает до боли знакомый голос:
— Катя!
Катя
“Да кому ты будешь нужна? Я единственный, кто с тобой такой жить будет” — резко вспоминаю слова, брошенные Сергеем всего полгода назад. И вроде уже отболело, забылось, но все равно дергает иногда.
— Что ты здесь делаешь? — резко разворачиваюсь к нему и прижимаю ближе сумку, чтобы если что — сразу по голове!
— Соскучился, — спокойно говорит он.
Причем произносит это так, будто уверен в своем превосходстве, знает, что я его жду и думает, что как только увижу — брошусь в объятия.
Как бы не так!
— Жаль, это не взаимно.
Поворачиваюсь, чтобы нажать код на домофоне и скрыться от него в подъезде, но Сергей преодолевает разделяющее нас расстояние и слегка тянет меня на себя, чтобы я не смогла открыть дверь.
— Какого… — он не дает договорить, прижимает меня к себе и делает попытку поцеловать.
Собираюсь с силами и толкаю насколько могу, так что у него не остается выхода, как отойти на несколько шагов назад. Сердце колотится как бешеное, а злость пробирает до костей. Это ж надо! С поцелуями он вздумал полезть.
— Ты пьяный, что ли? Адрес перепутал? — буквально ору ему, потому что бесит!
Как так можно? Наплевать на отношения, переспать с какой-то мымрой на нашей кровати, проорать, что я никчемная, непривлекательная толстуха и уйти с криком: “Ты еще будешь просить, чтобы я вернулся!”. А теперь вот он приходит и лезет со своими мерзкими поцелуями. Вот как это назвать?
