Упрямство девицы вызывало невольное уважение. Правда, не такое, чтобы и вправду сближаться с ней. Хватит и того, что Глеб вежлив. И будет вежлив, пока девица соблюдает договорю
— И как соседка? — поинтересовался Земляной. — Жива?
— Мы должны снять проклятье.
— Да? — Земляной приподнял бровь. — Она настолько хорошенькая?
— Нет.
— Богата?
— Понятия не имею.
Состоятельной особой Анна не выглядела. С другой стороны, содержимое ее оранжереи… небольшой, те, что принадлежат Императорскому ботаническому саду куда как больше, но… там точно нет и третьей части растений, которые собрала Анна.
— Тогда откуда такой самоубийственный альтруизм?
В урну отправилась очередная визитная карточка, на сей раз вызывающего угольного цвета, аккурат по последней столичной моде.
— Оттуда, — Глеб протянул коробку, которую собрала Анна. — Взгляни.
Нераспечатанные конверты — а ведь придется возиться, рассылать визитки, отвечать, тратить время на то, что в обществе принято называть вежливостью — отправились на пол.
Земляной приподнял крышку.
Вытащил сверток.
Развернул.
И замер.
— Это же…
— Вечерница. К слову, у нее коробка таких клубней.
На лице друга и партнера появилось то самое выражение нежности, которое случалось во время недолгих, но доволи-таки частых влюбленностей.
— Моя ж ты…
В следующем свертке оказались листья.
— Кровянка красная… ты знаешь, сколько это стоит? А здесь… тонконог сизый? И говоришь, у нее еще есть?
— Целая кладовая.
Земляной бережно раскрывал сверток, совал длинный нос, вздыхал и убирал обратно.
— Слушай… а может, ты на ней женишься? — он поднес к губам нечто, похожее на ком то ли пуха, то ли белой пыли. — Она умрет и завещает нам все…
— А может лучше мы снимем проклятье и оставим ее при школе? Вместе с оранжереей, в которой все это растет.
— Вечерница не растет в оранжереях.
— В обыкновенных, может, и не растет, а вот у Анны вполне себя неплохо чувствует. Зацветать вот будет.
— Зацветать? — Земляной встрепенулся. — Серьезно? Когда?
— Понятия не имею.
Блеск в глазах Алексашки несколько настораживал.
— Это же… — он вскочил, но пух свой не выронил, напротив, держал в сложенных горстью ладонях, бережно баюкая. — Это же… ты не понимаешь… пыльца вечерницы… она зацветает через пять лет в лучшем случае… и если снять пыльцу, то…
— Пыльца там тоже была. Кажется. Не уверен.
— И ты не взял?!
— Я ж не знал, что она тебе нужна…
— Двоечником был, двоечником остался, — пух вернулся в коробку, а Земляной вытер руки о штаны. — Значит так, завтра ведешь и знакомишь меня с этой… чудесной женщиной, а дальше мы вместе думаем. Думаем, думаем, глядишь, чего-нибудь надумаем. А нет… будем напрягать старика.
— Полагаешь…
Алексашка нежно погладил коробку, которая, надо полагать, весьма скоро окажется в лаборатории, в старом шкафу, на двери которого Земляной навесил пару щитов и амбарный замок в слабой надежде уберечь сокровища от подопечных.
Выражение лица его, весьма живое, сделалось отчетливо тоскливым.
— Я постараюсь сам, конечно, но… дед хоть и дерьмо редкостное, но лучший в этом деле…
— А ты?
— А я… ты же помнишь. Бездельник. Бездарь… что там еще? Я даже не уверен, что он отзовется. Хотя… зависит от того, что там за проклятье. Любопытство у деда всегда было сильнее гордости…
…Анне не спалось.
Подобное и прежде случалось, и тогда она выбирала из череды склянок ту, которая с узким горлышком и сургучной печатью. Отсчитывала семь капель терпкого травяного настоя, растворяла их в молоке, глядя, как приобретает оно характерный голубой оттенок.
Пила. Закусывала горечь медом.
И возвращалась в постель.
Снотворное дарило яркие сны и порой возникало даже искушение прибегнуть к нему просто так, ради самих снов, но Анна держалась.
Сегодня она, покачав на ладони пузырек — оставалось больше половины — вернула его на место.
…проклятье не снять.
Ей обещают, но Анна точно знает, что его не снять. Снова будет боль. И мучительное восстановление, только вместе с телом вернется и тьма. И прорастет в очередной раз. Который? Она не знала. Бросила считать после дюжины…
Так зачем себя мучить?
Или… ей интересно?
Школа.
Дети.
Своих у нее никогда не будет, а эти… полукровка, который понравился снежным лилиям. И тот, другой, слегка застенчивый, но явно гордящийся собственной силой. Он старательно держался по-взрослому, только от этого не переставал быть ребенком.
Есть и другие…
…и никто не заставит Анну остаться при школе, если ей не понравится. Зато ей не нужно будет искать накопители с темной силой.
Она прижалась лбом к холодному стеклу.
Она… не ответит согласием. Согласие — это обязательства, которые Анна не хотела на себя принимать. Ей не так много осталось, чтобы тратить время на исполнение ненужных обещаний. Она… она всего-навсего попробует.
…ветер коснулся щеки, будто утешая. Зазвенели едва слышно листья камнелистника, стало быть, еще пару дней и снимать придется, чтобы, налившись тяжестью, не повредили побеги.
Опять же, можно мальчишек попросить.
И в оранжерее много работы. Стоит признать, что Анна не успевает. И быть может, давно следовало бы нанять помощницу, но… почему-то мысль о посторонних людях в ее владениях вызывала глубочайшее отторжение.
Тогда выходит, что соседа она не воспринимает посторонним?
Как такое…
…ветер пощекотал шею, скользнул по рукам, обвивая их теплом.
Завтра.
Анна подумает обо всем завтра. А сегодня… семь капель, молоко и полчайной ложки меда.
Сны получились цветными.
Они появились с самого утра, ее странные соседи.
— Доброе утро, — Глеб приподнял шляпу, приветствуя Анну и госпожу Верницкую, которая взяла за привычку прогуливаться по улочке, пристально наблюдая за всеми. — Надеюсь, не помешаю…
От снов осталось ощущение волшебства.
И робкое ожидание чуда.
— Хочу представить вам моего друга и соратника. Александр Земляной.
Еще один мастер Смерти, тьма которого, в отличие от силы Глеба, ощущала остро, болезненно даже. Она не просто окутывала мужчину, она пронизывала все тело его, наполняя, что кости, что плоть. И ему, должно быть, было тяжело.
Но он улыбался.
Так легко, искренне, что Анна почти поверила. Вот только ветер, от которого не спрячешься, шепнул:
— Ложь.
И Анна согласилась. А еще испытала легкое разочарование: она не любила лжецов, пусть и таких вот, очаровательных.
Александр раскланялся с госпожой Верницкой, поцеловал обе ее руки, что-то сказал… Анна не услышала. Она смотрела на тьму. Она слышала тьму.
И Александр понял.
Его улыбка на мгновенье потускнела, а из глаз выглянула тьма, та самая, живая, любопытная. Кто сказал, что она так уж сильно отличается от людей?
— Несказанно счастлив быть представленным даме столь безусловно очаровательной… — он поцеловал и руку Анны, легко коснулся губами, но проклятье тотчас ожило. — Простите. Порой… забываюсь. Привычки, они такие. Где бы мы могли поговорить приватно?
Он не отбросил маску насмешника полностью — ветер знал, что все люди носят маски, только одни привыкают к ним более других — но лишь позволил коснуться края себя, настоящего.
Не Анне — ветру.
Ветер, он видит куда больше людей.
— Прошу. Только… — она поморщилась, пытаясь унять внезапную боль в ноге. Снова левая. Вот уж… не хватала. Ольга Витольдовна смотрит и не собирается упускать ни мгновенья этого спектакля. — Не будете ли вы так любезны…
Руку подал Глеб.
— Благодарю.
Она давно уже не испытывала стыда, прося о помощи. В конце концов, это ведь нормально, каждому может понадобиться…
…в гостиной было прохладно.
А стоило закрыться двери, и Глеб подхватил Анну на руки.
— Куда?
— Туда давай, — Земляной вытащил кресло. — Вот так. Прошу потерпеть. Это даже хорошо, что оно ожило, нам нужно снять слепок. Сидите смирно.
Анна сидела.
Жесткая спинка. У всех кресел в доме жесткая спинка и массивные подлокотники, и сама мебель такова, чтобы на нее можно было опереться.
— Потерпите, это недолго, — голос Глеба доносился из-за спины. — Земляной у нас один из лучших специалистов по проклятьям.
— Вообще-то я больше по големам… проклятья — это так, тяжкое наследие прошлого и неисполненные надежды предков. Одного конкретного.
Он говорил, отвлекая, но Анна не дала себя обмануть. Она замерла, предчувствуя боль. И тьма коснулась висков. Потекла по шее, слизывая холодную испарину. Она просочилась под рубашку, обняла плечи. Она перехватила дыхание и пробралась внутрь, наполнив легкие, словно водой.
— Дышите, — приказали Анне.
И она задышала.
Тьма наново вылепила ее кости, натянув поверх платье из мышц и прикрыв все это полупрозрачною кожей. А руки на голове теперь ощущались как-то отдельно от ее тела.
— Отлично… совсем немного осталось. Приготовьтесь, я разбужу проклятье. Нужно взглянуть на него поближе. Но будет больно.
Анна знала.
Анна умела терпеть боль.
Ей так казалось.
И она сделала глубокий вдох. И расслабилась, готовая принять удар. А тьма… тьма ко тьме… в черной-черной комнате черный-черный кот, который не желает даваться в руки. Тьма любит играть, и с Анной тоже. Боль все не приходила, не приходила, и Анна даже подумала, что, возможно, ничего не получилось, когда вдруг вся ее призрачная кожа вскипела.
А следом и кровь.
И она хотела закричать, но тьма закрыла рот мягкой лапой. А потом свет и вовсе погас.
— Что ты… — Глеб успел подхватить тело, которое вдруг съехало набок. И голова повисла на тонкой, чересчур уж тонкой шее. Рот приоткрылся, а из длинного, с весьма характерной аристократической горбинкой носа потекла кровь.
— Ничего. Так даже лучше.
Кровь шла и у Земляного.
Сперва из левой ноздри его выглянула змейка, затем из правой. Он раздраженно махнул рукой, растирая кровь по лицу, и велел.
— Посади ее как-нибудь и убирайся. Мешаешь. Фонит.
Глебу хотелось сказать, но…
Он поправил тело, оперев его о высокую спинку кресла, и отступил. А потом еще отступил. Если с первого раза не выйдет, то придется все начинать сначала. Меж тем Земляной вытащил из сумки полупрозрачную аметистовую пластину и закрыл глаза. Теперь кровь шла и из ушей, стало быть, проклятье не то, что непростое…
Алексашка часто сглатывал, и после наверняка сляжет, станет брюзглив и зол, запрется в какой комнатушке, потемнее и погрязнее, откуда хорошо, если к ночи выберется. Земляной ненавидел быть слабым.
…согласится ли дед?
У старика норов.
И сила, которой мало кто из живущих ныне наделен. Если не он, то…
…вдвоем с Алексашкой можно попробовать сдержать рост. К примеру, та же смесь урановой воды и белой глины давала неплохие результаты.
На мышах.
Земляной матюкнулся сквозь зубы и сунул палец в ухо. Чешется, стало быть. Не выдержал и прислонился к стене, потерся о нее, закрывши глаза. А трещины на руках приоткрылись, выпуская сукровицу. Она застынет, зальет руки темным воском, который если и сдирать, то сразу с кожей.