…Никанор Лазовицкий и вправду был небогат.
Не особо привлекателен.
И силой обделен.
Он первым подошел к Анне, когда у нее не ладилось с начертательной магометрией. Все же формулы высшего порядка, которые проходили на курсах, ибо положено сие было, давались ей тяжело. И она мучилась, пытаясь вывести показатель преломления силы в берилловом накопителе, ограненном розой, при условии…
Задача казалась ей непосильною.
И не только ей, следовало сказать.
— Помочь? — Никанор встал над столом. — Если, конечно…
Он слегка покраснел.
— Буду рада, — Анна тоже покраснела.
Тем вечером они покинули библиотеку вместе. Душу грела решенная задача, — в объяснении Никанора она разом утратила былую сложность, — и его внимание.
А затянувшаяся прогулка стала первой из многих.
С Лазовицким Анне было спокойно. Уютно. И еще он умел рассказывать, причем, казалось, обо всем на свете. О запуске ли нового завода, построенного на Урале, о звездах ли или же все той же магометрии, в которой Анна стала к удивлению для себя и преподавателя, неплохо разбираться.
Спустя месяц Никанор поцеловал ее.
Еще через два сделал предложение, которое Анна приняла. К тому времени она уже не мыслила себе жизни без него, и пусть бы Оленька фыркала, сама перебирая ухажеров, что бисер, Анне было безразлично.
Свадьба была тихой.
И лишь полная матушка Никанора, оглядев невесту, покачала головой:
— Мог бы найти и кого получше. Ишь, хилая какая…
В первый год они снимали комнатушку на окраине. Анна устроилась в цветочный магазин, благо, курсы дали не только умения, но и бумагу, позволявшую применять заклятья до второго уровня включительно, а с ней и очередные рекомендации. Никанор учился.
Он все же поступил в университет.
— Дура, — Оленька пригласила Анну на свадьбу, прикрепив к приглашению просьбу заняться цветами. — Он на тебе ездит. Это муж должен жену содержать, а не наоборот.
— Нам хватает. И я счастлива.
Она и вправду была счастлива, что в крохотной их комнатке со скрипучей кроватью и хозяйкою, которая, казалось, никогда не спала, что в магазинчике с ворчливой его владелицей. Платила та скуповато, но…
…спустя год Анну пригласили в другую лавку, а там и в третью.
Денег не стало больше, ибо выяснилось, что учеба в университете отнимает не только силы, но и финансы. Правда, нельзя сказать, что Никанор вовсе сидел без дела. Он писал контрольные работы, брался помогать состоятельным приятелям, многие из которых испытывали определенного рода трудности с наукой, да и вовсе с радостью хватался за любое дело. Помогало содержание от батюшки, правда, оно иссякло, когда Анне исполнилось двадцать пять. Но к этому времени Никанор все-таки получил вожделенный диплом, и матушка его, ставшая лишь толще, сказала, не особо чинясь Анны:
— Разводись. Кого получше найдешь. А эта больная, если до сих пор порожняя ходит. Вон, у Стешика трое уже…
К счастью, с госпожой Лазовицкой Анна встречалась редко.
…тот год запомнился грозами.
А Никанор открыл свое дело, на что ушли сто тридцать семь рублей, которые Анне удалось собрать. Ей хотелось на море, но…
Дело важнее.
Крохотная конторка на окраине города. Объявление в газетах. Два месяца тишины, и Никанор, становившийся день ото дня мрачнее…
…но у него получилось.
Как?
Анна и сейчас этого не представляла. Просто… получилось.
…на море она отправилась спустя два года. Одна. У Никанора были дела и клиенты, оставлять которых он не имел права, пусть бы ныне в его конторе числилось с полдюжины человек, но ведь за всеми нужен пригляд. А дело растет.
И вправду росло.
Сперва они переехали в небольшую, но зато собственную квартирку, затем, не прошло и года, сменили ее на другую, в месте куда более приличном. И на третью…
…дюжина комнат.
Белый рояль.
Столовая, где ныне надлежало обедать и ужинать — к счастью, Анне позволено было сохранить ту любовь к завтракам на кухне, которая свойственна особам простого происхождения и простого же образования.
Кухарка.
Горничные.
Снова воды, на сей раз с компаньонкой, ибо госпоже Лазовицкой не стоит давать повода для сплетен. Несколько недель у моря в компании женщины, несомненно, достойной, но все одно чужой. Редкие звонки мужу — в отеле имелся телефон. И то горькое ощущение, названия которому Анна не знала.
Печаль?
С чего бы ей печалиться? Теперь у нее имелась отдельная гардеробная и в ней — гардероб, достойный госпожи Лазовицкой.
Соболье манто.
И сафьяновые сапожки из мастерской Филатова.
…шляпки, перчатки, пояса и веера.
Шали.
Горжетки.
Чековая книжка, которой Анна, говоря по правде, несколько стеснялась пользоваться. Но несмотря на осторожность, гардеробная полнилась, а ее жизнь становилась… не такой. Никанора она видела редко и встречи те были коротки, суетливы, будто бы она, Анна, крала время или даже чужую жизнь.
— Потерпи, — сказал Никанор, когда однажды она все же решилась выказать нет, не совсем, чтобы недовольство — с чего бы ей быть недовольной? — но удивление. — Ведь дело растет…
Оно росло и поглощало все вокруг.
…приятельниц Анны, которые вдруг оказались вовсе не того положения, чтобы принимать их в доме. Нет, Анна приглашала, но… разговоры все сводились к успехам мужа и его деньгам, к попыткам узнать, во что обошелся вот тот гарнитур из белого нефрита или дорого ли ныне держать прислугу. В этих разговорах, во взглядах Анне виделась зависть.
…работу, ибо невозможно, чтобы женщина ее положения трудилась в какой-то лавке. Нет, Никанор лавку ей купил, чтобы не скучала. А в новом особняке, который возводился по его проекту, заложили оранжерею и сад. Но лавкой ведал управляющий, человек мрачный и недовольный жизнью, полагавший Анну состоятельною бездельницей.
Не без причины.
А в доме… они въехали в него зимой, в огромный гулкий особняк, показавшийся Анне чересчур уж большим. Как не заблудиться в таком?
Она и блуждала целыми днями, не имея желания наносить визиты, — все те люди, которые вдруг заинтересовались Анной, были ей незнакомы и потому заранее пугали. Кажется, именно тогда она потихоньку начала осваиваться со своим одиночеством.