Затем мы осмотрели остатки древней крепости. Все было приспособлено к длительной осаде. Предусматривался большой запас воды, существовали различные подземные ходы. Сохранились остатки вооружения, в военно-историческом музее выставлены трофеи прежних войн. Мы даже обнаружили русские пушки, которые были захвачены турецкой армией в период войн между Россией и Оттоманской империей. Следы войн, вожди армий, безымянные солдаты — все это было представлено в музее. Экспозиция музея всем своим содержанием превозносила культ войны и ни единым экспонатом, ни единым намеком не говорила о том, к каким чудовищным последствиям ведут войны и в прошлом и в настоящем.
Мы возвратились на «Сванетию» в довольно подавленном состоянии. Снова и снова тревожные мысли о судьбе Родины, на которую напал жестокий враг. Хотелось быстрее попасть домой, скорее стать в строй вместе со всеми советскими людьми, ведущими тяжелую и кровавую борьбу с фашистами.
После нескольких дней пребывания в Стамбуле колония тронулась на Родину. Нелегкий путь пролегал через всю Турцию. Железнодорожные вагоны узкие. В них было очень тесно и грязно. Даже ночью нас мучила жара. Кроме того, на отдельных участках в наши вагоны подсаживали турецких новобранцев. Они располагались в проходах прямо на полу. С нами были вежливы. Будущие солдаты пребывали в такой рваной одежде, что смотреть тошно. Грязные, небритые и, видимо, голодные люди, среди которых немало пожилых, ехали с нами до границы: турецкое правительство проводило в жизнь мобилизационный план и увеличивало свою армию, в первую очередь на границе с СССР.
Но вот мы пересекли турецкую границу, нейтральную полосу и наконец увидели долгожданную родную советскую землю. Неподалеку от границы тянулось поле. На нем шла уборка хлеба комбайном. Первое, что нам бросилось в глаза, — наша пшеница по сравнению с турецкой была куда лучше. Это порадовало. Небольшая остановка в Ленинакане, и поезд повез нас в Москву.
Даже в далеком тылу нашей страны чувствовалось, что идет война. На станциях много военных, призывников. То и дело попадаются воинские эшелоны. Известия с фронта самые неутешительные. Где-то недалеко от Ростова встретили эшелон с ранеными. Их везли в обычных товарных вагонах, в каких в свое время я ехал служить в Красную Армию. Видимо, это были легкораненые. Некоторые сидели на полу в дверных проемах вагонов, свесив ноги.
Лица угрюмые, небритые. На вопросы отвечали отрывисто. Кто-то задал вопрос:
— Ну, как там, на фронте, дела-то?
Последовал ответ:
— Поезжай, увидишь.
Через несколько минут воинский эшелон двинулся на юг. Наш отправился в Москву.
10 августа 1941 года я сошел с поезда в Коломне (станция Голутвин), где работал до поездки в Германию, забежал на несколько минут домой, а затем сразу направился на завод. Не терпелось узнать, какую продукцию изготовляет теперь завод, чем занят цех, в котором я работал до поездки в Берлин. Зашел к директору Е. Э. Рубинчику и к главному инженеру К. К. Яковлеву. Все стало ясно: делаем танки, к производству которых завод не готовился в мирное время. В первый же вечер моего возвращения была воздушная тревога, но завод работу не прекратил. Немецкие самолеты пытались прорваться к Москве. Столица ощетинилась лучами прожекторов и непрерывными разрывами зенитных снарядов.
На следующий день поехал в Москву: надо было доложить о своем прибытии в Наркомате внешней торговли и поскорее возвращаться на завод.
Под стук колес опять нахлынули воспоминания прошлых лет.
Прожитые годы. — Танки вместо дизелей. — Страна в битве за социализм. — Замечательные люди.
Шел 1934 год. Кончились последние студенческие дни. Я — инженер и направлен на Коломенский паровозостроительный завод. Он мне уже знаком, в его цехах я проходил преддипломную практику. Коломенский завод был известен как предприятие, которое производило паровозы, дизели, тепловозы, речные суда, компрессоры, тюбинги и проходческие щиты для строительства метрополитена и многое другое. Немало делали умелые руки коломенских рабочих и инженеров. Трудно было найти в те годы более подходящий завод для того, чтобы молодой инженер получил хорошую школу практической деятельности.
Нелегко защитить дипломный проект перед государственной комиссией. Полагаю, однако, что на заводе доказать свое право считаться инженером куда сложнее. Ведь только здесь можно получить настоящую аттестацию. Это волновало и беспокоило. Как меня примут опытные рабочие и мастера? О высоком начальстве не думалось. Трудиться прежде всего придется непосредственно рядом с рабочими и мастерами. Небезразлично было, куда направят. Доверят ли самостоятельную работу? И вот я в приемной дирекции завода. Директору доложено обо мне. Хороший порядок существовал в то время: каждого молодого специалиста обязательно принимал директор завода или главный инженер, причем принимал не формально, а знакомился с ним по-настоящему. Возможно, это оттого, что тогда было еще мало инженеров и руководители завода находили время побеседовать с каждым молодым специалистом, выявить его желания, посоветовать, куда пойти на работу, и лишь после этого дать назначение.
Директор завода Дмитрий Ефимович Березин, лет сорока пяти, в косоворотке, со строгими серыми глазами и мускулистыми руками. Я знал, что он из рабочих, не имеет специального образования, является выдвиженцем — «красным директором», как тогда называли таких руководителей. Дмитрий Ефимович встал из-за стола мне навстречу, подал руку, предложил сесть и стал расспрашивать, откуда я прибыл, что закончил, куда хочу пойти работать. Быстро пробежал глазами мое направление и сказал, что завод развивается и специалисты требуются во всех цехах.
