Ничто не может быть важнее, чем отомстить врагу. Если этого не сделать, остальное теряет всякий смысл, жизнь становится пресной и постылой, а ты — противен себе самому. Потому что это будет значить, что враг победил. Что ты боишься его — а бояться врага невозможно. Это все равно, что испугаться собственной тени, своего отражения в зеркале.
Да, я готов вернуться на рудники. Готов начать сначала, снова пройти через все это, главное — знать, что он побежден и уничтожен, мой враг. В моей конченой жизни все равно нет и не будет никакого другого смысла. Только ненависть к врагу. Ты женщина, тебе никогда не понять.
Спит? Я бы и сам вздремнул. Трое суток на стимуляторах…
— Бедный… поспи.
Он дрых без задних ног, неразборчиво мурча во сне, его тяжеленная голова упиралась в Аськин антиграв на моих коленях, которых я совсем уже не чувствовала. Где-то внизу по-прежнему бились волны о камень, свистел ветер в бойницах. И больше ни единого звука.
Муж?!..
Я уже не знала, что и думать.
Не думать. Действовать, пока временно обезопасен враг и не проснулась Аська. Я переложила антиграв рядом на камни, наконец-то застегнула комбинезон по горло (враг недовольно заворчал, и следующие несколько минут я в компенсацию наглаживала его бугристую лысину и щекотала бородавку на ухе; от этого, я успела заметить, он успокаивался и снова начинал мурчать, как кот), затем осторожно вынула малышку и, прижимая ее к себе одной рукой, аккуратно, по миллиметру, высвободилась из-под вражеской головы, подпихнув под нее антиграв… уффф.
На цыпочках, пошатываясь на полубесчувственных ногах, прошла вдоль стены, завернула за угол — и споткнулась. Обо что-то большое и длинное, распростертое поперек прохода.
Тело моего мужа.
Он взвился гигантской пружиной, и врезался головой в каменную арку, и высказался на автопилоте, а затем, шипя и растирая растущую шишку, уставился на меня безумными глазами:
— Я что, отключился?
Я не очень удивилась. С мужем бывает, он способен заснуть где и когда угодно — особенно после суток за штурвалом, на стимуляторах; я должна была догадаться.
— Тс-с-с!
Но было уже поздно.
Асенька разлепила глазки, моргнула, скривила ротик маленькой подковой — и мощно, звонко завопила у меня на руках. Ответом ей был шум и грохот, и примерно те же, спросонья, многоэтажные слова.
— Там твой враг, — скороговоркой предупредила я.
Но муж уже, по-моему, понял и сам.
Когда я, тряся орущую малышку, рискнула выглянуть из-за стены, там уже ничего нельзя было разобрать — только вопли, ругательства и осьминожьи выбросы рук и ног из возящейся кучи на полу; ко всему на них были одинаковые комбинезоны. Где-то посередине болтался лучемет, и раз даже выстрелил, взорвав мелкой крошкой камень в углу. После этого ничего не оставалось, как спрятаться с малышкой подальше за стену.
Тут включился свет — и одновременно вырубились шторм и ветер. Врагу сообщили компьютерным голосом свыше, что он окружен и сопротивление бесполезно. Но как их растаскивали с мужем, я не видела, а жаль: интересно было бы посмотреть.
— Я вовремя успел? — лоснясь от гордости, спросил Ив.
За его спиной в бойнице сверкали изумрудное море и лазурное небо. Луч солнечного света, гораздо ярче искусственного в башне, попал на Аськино личико, и она зажмурилась, смешно двигая безбровыми дугами. Один из космополицейских неумело сделал ей козу. Его отпихнул локтем наконец-то прорвавшийся к нам муж, весь в регенерирующем пластыре, и взял малышку на руки; она скривилась было, собираясь заплакать, но передумала.
