— Дамочке ор-ригинальной! Мужчинам достойным! — И зорко смотрел, не полезет ли кто в карман.
Компания прошла мимо, избегая глядеть в его просительные и в то же время нахальные глазки.
— Папаш-шки, мамаш-шки! — зачастил пропойца, заметив колебания Натальи Сергеевны. — Бр-ратишки, сестренки! Не на синий бостоновый костюм, не на зеленую велюровую шляпу пр-рошу я вашу тр-рудовую копейку… Не я пр-рошу, ор-рганизм просит! — воскликнул он с надрывом и ударил себя в грудь.
Лишь Наталья Сергеевна остановилась и достала кошелек. Пока она рылась, отыскивая мелочь, пропойца показал понимание человеческой души: уловив ее смущение, он негромко произнес что-то о руке дающей, которая не оскудевает. Устыдившись своей скупости, Наталья Сергеевна сунула ему бумажный рубль. Он принял милостыню небрежно, двумя пальцами, в полупоклоне поискал ее взгляда, но она не захотела благодарности и побежала догонять своих.
Молчание мужчин, когда она их догнала, показалось ей осуждающим. Каждый принял ее поступок как укор себе в недостойной скупости. Степан Ильич, с руками за спиной, не смотрел по сторонам и первым направился к спущенному с теплохода трапу. Неприятный случай с развязным пропойцей усилил ощущение усталости. Целый день на ногах, да еще по такой жаре!
— Лодырь! Ох, лодырь! — проговорил Барашков, оглядываясь с трапа. — Драть его некому.
— Перестаньте, — тихо попросила расстроенная Наталья Сергеевна. Ей казалось, что, остановившись и подав милостыню, она в чем-то подвела своих постоянных спутников.
Усталость и раздражение прошли, едва Степан Ильич пустил в душевой кабине обильную, не особенно горячую воду.
Мытье, свежее сухое полотенце, чистое белье вернули ему ровное расположение духа, и он с раскаянием вспомнил, что, отправляясь прямо с трапа в свою каюту, ни словом не перемолвился с Натальей Сергеевной, не назначил ей, против обыкновения, встречи на палубе, чтобы погулять час-полтора, оставшиеся до ужина. «Невежливо-с!» — упрекнул он себя и, закончив одевание, бодро отправился наверх.
Вечерело, теплоход готовился к отплытию. Сердитые матросы бегали по палубе и старались быть вежливыми с пассажирами, которые им сейчас особенно мешали.
Неторопливо обходя уголки, где могла быть Наталья Сергеевна, подполковник все больше корил себя за несдержанность характера. Что стоило повернуться и спросить: «Наталья Сергеевна, как обычно, да?» Эти час-полтора перед ужином были для них лучшим временем. Днем, в поездках, и вечерами, после ужина, вокруг постоянно народ, компания, а сейчас, пока идут приготовления, можно и вдвоем постоять.
Невольная размолвка была досадна еще и потому, что завтра путешествию конец, значит, сегодня последний вечер, последние минуты, последний разговор. Степан Ильич ругал приставшего на берегу пропойцу. Из-за него так получилось!
На нижней палубе, сразу за рестораном, где между белевшими столиками скользили нагруженные подносами официантки, находился тихий шахматный уголок. Степан Ильич издалека услышал ненавистный вульгарный стук костяшек домино. Ну так и есть! Он непременно повернул бы назад, но, к сожалению, пройти на другую сторону, минуя этот уголок, было невозможно. И он заранее принял надменный, неприступный вид.
За шахматным столиком, отодвинутым с дороги к кормовому флагу, четверо грузных стариков, расставив ноги и выпятив животы, нарочито громко лупили костяшками домино. Животы держали игроков от стола на расстоянии. Все четверо беспрерывно курили, роняли пепел где попало и, не вставая с мест, швыряли окурки за борт. Несколько окурков валялось на палубе у перил. Все здесь было оскорбительно Степану Ильичу: и эта пошлая игра, о которой профессор Владислав Семенович как-то остроумно заметил, что по интеллектуальному уровню она соперничает лишь с перетягиванием каната, и сами игроки, словно бахвалящиеся своей неказистостью, в которую поверг их возраст. У Степана Ильича укоренилась армейская привычка следить за своим телом: всеми силами старался он не впасть именно в стариковскую неряшливость. Эти же были с постоянно расстегнутыми пуговицами, шумно болтливы и непристойно веселы; каждую проходившую мимо женщину они, перемигиваясь и хихикая, без всякого стеснения обшаривали глазами.
Увидев высокую фигуру подполковника, игроки, ерничая, быстро переглянулись и все разом с преувеличенным вниманием уставились в зажатые в ладонях костяшки домино. Однако Степан Ильич знал, что, едва он минует столик, в спину ему глумливо уставятся четыре пары бесстыжих глаз. Дескать, ну, ну, понятно, с какой целью принарядился и выступает моложавый отставник! В прошлые вечера, гуляя с Натальей Сергеевной, Степан Ильич старался не попадаться им на глаза.
Он даже стиснул зубы — так оскорбительно показалось ему потаенное переглядывание «забойщиков».
— Степан! — позвал его в эту минуту Барашков и потарахтел шахматной коробкой. — Ищу-ищу тебя, а ты вот, оказывается, где. Ну, сыграем?
Состояния приятеля он не замечал.
Играть Степану Ильичу не хотелось, он не сомневался, что Наталья Сергеевна где-то одна, видимо обижена его невежливостью, но все-таки стоит и ждет. Однако вместо того, чтобы отказаться и продолжить свой неторопливый обход, он с принужденным видом пожал плечами и сел за столик.
