Отряд двигался по мощёной дороге, которая, по мере удаления от Кармона, становилась всё хуже и хуже, и в какой-то момент превратилась в пыльную утоптанную тропу с отдельными вкраплениями камня. Комес Бранку объяснил, что это Альвийская тропа, по которой они срезают много миль вместо того, чтобы объезжать Альвиан по предгорьям. Несколько дней они ехали спокойно, останавливаясь на ночь прямо на обочине: по тропе явно ездили далеко не каждый день, и никто, как думал Йорре, не мог им помешать.
А потом на них напали. Отряд только успел встать на ночёвку, ещё даже шатры не развернули. Откуда-то из сгущавшейся темноты бесшумно вылетели ножи и копья, и комес, по обычаю помогавший Йорре сойти с коня (в чем, вообще-то, не было никакой необходимости, ибо юноша был всадником как бы не лучшим, чем грузный Бранку), упал, хрипя перерезанной глоткой. Конь примеса в испуге бросился прочь — и рухнул, не сделав и трех скачков. Йорре застыл в растерянности; вокруг один за другим валились замертво сопровождавшие его воины семьи Аттоу. Завыли в голос ещё живые носильщики, падая навзничь на землю. Сетруос с обнаженным мечом попытался заслонить парня, но откуда-то из-за поля зрения низко и стремительно выдвинулось светлое древко копья, подбив воспитателя под колени; тот ещё падал, когда получил тем же древком по голове.
Следующее, что помнил примес — было то, как его и Сетруоса, со связанными запястьями и щиколотками, несут на длинных палках те же самые носильщики из дикарей, что тащили поклажу. Было больно и неудобно; далеко запрокинутая голова растягивала гортань, мешая дышать; узы резали руки и ноги. Эта мука длилась довольно долго. Наконец, их принесли на какую-то широкую поляну, бросили наземь и стремительно и умело срезали всю одежду. Кто-то рассёк вязки на руках и ногах, Сетруоса и Йорре подняли за конечности и забросили в просторную клетку, часто огороженную гладкими стволами толщиной пальца в три, которые на высоте четырех человеческих ростов заканчивались пышными зелёными метёлками. Туда же втолкнули носильщиков, и проём в клетке как-то незаметно закрылся.
Затем потянулись дни, полные унижения и физической муки. Спать пришлось на голой земле — что нагишом, мягко говоря, неприятно. Через клетку тянулся ручеёк со свежей водой, но её едва хватало шестерым попить и обтереться, да и то Сетруосу пришлось побить одного из дикарей, чтобы они поняли, что испражняться надо там, где ручеек вытекает из клетки, а не там, где он в неё втекает. Еду давали несколько раз в день, когда вспомнят — фрукты и овощи, как ни странно, всегда свежие и вволю.
Дикари не говорили на имперском, кроме одного, который кое-как мог связать несколько слов. Он и объяснил, к кому в плен они все попали и что их ожидает. На поляне не было ничего, кроме толстенного и высокого дерева незнакомой породы, навеса, крытого широкими листьями, да густых кустов по периметру; напротив навеса стоял ещё серебристый от времени деревянный столб, покрытый ржавыми пятнами — дикари с ужасом показывали на него друг другу.
Тем не менее, на поляне всё время толклись альвы. Было странно видеть, как эти полузвери подходят к растущим вокруг поляны кустам, и вдруг из куста получается удобное даже с виду плетеное сиденье. К полудню под навес приходил рослый альв со шкурой, украшенной шрамами. Рядом с ним располагались ещё три-четыре особи. Что там происходило, было трудно понять, но Йорре совершенно уверился, что альвы между собой общаются, и это общение вовсе не примитивное. Они обсудили то, что видят, с наставником. Тот задумчиво сказал, что люди очень ошибаются, считая альвов полуживотными, потому что всё говорит о наличии у альвов сложного и структурированного общества. Попутно он объяснил Йорре, что такое структура общества. К крайнему удивлению примеса, Сетруос заявил, что хотел бы пожить среди альвов и изучить их.
К клетке постоянно подходили и разглядывали пленников так, как в Империи смотрят на диковинных животных в зверинце. Иногда кидали еду. Альвы помельче — дети, наверное — корчили рожи и что-то выкрикивали. Язык альвов был странный, похожий на мелодичное тремоло, которым горцы подзывают коров на пастбище, или на пение некоторых птиц; голоса высокие, тонкие.
Всё это тянулось и тянулось день за днём, и было бы вовсе невыносимо, если бы не Сетруос, который вдруг устроил Йорре очень интенсивные занятия по самым разным предметам, от математики до политического устройства соседних государств. И спрашивал по пройденному, и ругал за невнимание.
Плен закончился однажды ночью, когда стволы на одной из сторон клетки бесшумно разошлись и впустили крупного альва, который, не тратя ни секунды зря, несколькими экономными движениями перебил дикарей, заколол успевшего только вскочить Сетруоса и вырубил Йорре ударом по голове.
