Но главное, было одно дело, которое надо было сделать прямо сейчас.
4
Примес Йорре был в сознании. Он лежал на попоне, второпях расстеленной рядом с тем местом, где его вытащили из-под гнедой, опираясь лопатками и шеей на заботливо подложенное седло — снятое с гнедой же.
И смотрел на Доранта взглядом раненого олененка. В этом взгляде была, как показалось каваллиеру, не так боль, как опаска и вопрос. Вполне понятный вопрос, между прочим: ничто не помешало бы Доранту тихо прикопать новоиспеченного императора, сказаться верноподданным незаконной императрицы и жить, как раньше жил.
Эх ты, парень, как же тебя прижало! И как же ты мало, должно быть, видел рядом настоящих людей, которые не меняют своё слово на власть и деньги…
Дорант подошёл поближе и громко, чтобы все услышали, заявил:
- Его императорское величество Лорий Сеамас Третий воссоединился со своими святыми предками! Да здравствует его императорское величество Йорриг Сеамас, седьмой этого имени! На колени, на колени все, и попросим его величество принять присягу от нас первых!
Харран, с недоумением разглядывавший длинную и глубокую царапину на левом боку своей кирасы, Асарау, копавшийся в снятой с коня седельной сумке, Калле, обтиравший коня бывшим плащом своего противника, и даже оба альва — вскинули головы и оборотились к каваллиеру.
А потом до них дошло. По крайней мере, до людей. И даже до Асарау, понимавшего на имперском через два слова на третье.
Дорант с удовольствием отметил, что ни один из оставшихся в его отряде ни на секунду не засомневался: все (кроме альвов, наблюдавших сцену в некотором недоумении) опустились на колени, склонив головы перед бледным как смерть Императором.
На лице юноши проступило нескрываемое облегчение, и он зашевелился, пытаясь подняться. Асарау, который был ближе всех к нему, не вставая с колен, неправдоподобно быстро приблизился и помог ему встать.
- Клянемся тебе, Император и вождь Йорриг, седьмой этого имени, служить верно и преданно, надёжно и добросовестно, тебе и твоим потомкам, и тем, кого ты нам укажешь, до самой смерти нашей! — Медленно, с длинными паузами, произнёс Дорант древнюю формулу присяги, а остальные, за исключением воина гаррани, не знавшего слов, повторили её вслед за ним.
Асарау, впрочем, кивал и тоже говорил что-то — на своём языке. Дорант не вслушивался, но это и не имело значения: он точно знал, что воин гаррани и без формальной присяги будет верен ему, а значит, и новому императору.
- Принимаю вашу присягу, доблестные воины, и клянусь вам, что буду ценить вашу верность, слушать ваши слова и защищать вас и ваших родственников, как своих!
Парень сумел-таки удивить Доранта: он произнёс ту формулу принятия присяги, которая положена была не простым воинам, и даже не простым дворянам — а высшей знати Империи. По спине каваллиера побежал неприятный холодок: он почувствовал, что за это придётся заплатить — и дорого: жизнь уже не будет такой, как прежде.
И он не ошибся.
- Встаньте, каваллиеры! Встань, Дорант, комес Агуиры! Дарую вам всем привилегию обращаться к императору, не преклоняя колен, и говорить свободно!
Дорант с трудом удержался от недовольной гримасы. Агуира была клочком земли размером с носовой платок у самых стен столицы Империи. Как комита она не значила ничего, дохода от неё получить не смог бы даже самый ушлый моррон[1]. Но комес Агуиры по традиции был одним из ближних императора, имел право постоянно жить во дворце, допускался на заседания всех советов, а главное — ему подчинялась личная охрана императора. Так что его только что назначили на одну из самых завидных должностей в Империи, причём на должность, требующую постоянного присутствия в столице, что никак в планы бывшего каваллиера не входило. Со всеми вытекающими последствиями в виде зависти придворных, ненависти дома Аттоу и обиды нынешнего комеса Агуиры, кстати сказать, четвероюродного дяди Доранта.
Впрочем, учитывая обстоятельства — вопрос ещё, жив ли он, подумал Дорант.
И как отнесётся к этому светлейший дука Санъер из Фломской Ситы, весьма ревнивый к чужому влиянию на императора и терпящий нынешнего комеса Агуиры только потому, что тот очень стар, болен и уже ничего не хочет?
Но Йорре ещё только начал, оказывается:
- Каваллиер Харран из Кармонского Гронта! За верность и защиту императора жалую тебя всеми землями Кармонского Гронта в наследственную собственность! Владей ею и распоряжайся во славу Империи!
Тут все, кто понимал, что происходит — то есть все, кроме альвов и Асарау — пришли в полное изумление, и более всего Харран. Земли Марки считались личной собственностью императора, которая передавалась в пожизненное или наследственное владение, или в аренду, но никак не в собственность. Кусок, только что отданный Харрану, был больше пяти из восьми королевств, когда-то вошедших в Империю. Харран, тем самым, по размеру владений как минимум сравнялся с маркомесами, которые по традиции считались первыми среди имперской знати — поскольку предки их были в своё время королями. Больше земель, кроме как у самого императора и троих из маркомесов, было только у дома Аттоу, но именно у дома в целом, а не у кого-то из его членов.
Ещё одно удивительное обстоятельство заключалось в том, что молодой император назвал Харрана каваллиером. Каваллиерство, собственно, было не более чем почётным званием, которое давали за доблесть — и очень многим. Из преимуществ материальных оно предоставляло лишь право на небольшой пенсион, достаточный, чтобы скромно прожить одинокому холостяку в небольшом городе, если у него нет вредных привычек. Но заодно каваллиер освобождался от любых налогов на любую землю или недвижимость, которая находилась в его собственности — именно поэтому каваллиерство практически никогда не давали дворянам состоятельным, обладателям крупных имений, и их старшим, наследным сыновьям, какими бы ни были их заслуги. Так что Харран, помимо огромных земель, получил сейчас освобождение этих земель от налогов — которое, впрочем, не передавалось по наследству. Совершенно беспрецедентная ситуация.
