Деваха, заметя поползновение парнишки, развеселилась еще больше. Взлохматив холку животного, приподнявшись в седле и перегнувшись так, что между ее разведенными бедрами Климентий увидел голубой треугольник неба, зазолотившимися ладонями она крепко огладила его по щекам, груди и животу, мигом покрывшихся пятнами белесовато-желтой изморози. Волна мелкой дрожи, прокатившаяся по телу, вызванная ее «подарком», смутила Климентия, сразу же заставив забыть о золоте.
Между тем, представление продолжалось. Рядом с лосем носилась стая зайцев, которые, как ртуть, брызжа по сторонам неровными скачками, через каждые несколько метров останавливались, вставали на задние лапы, лупя друг друга, а потом бурно совокуплялись, в экстазе страсти издавая странные звуки, подобные тонкому конскому ржанию. Почему-то это совсем не удивило Климентия.
Несмотря на размеры, лось оказался не страшным и почти безрогим. Лишь небольшие, округло заканчивавшиеся рожки, наподобие жирафьих, выступавшие из черепа, располагались параллельно земле, чуть ниже ушей. Лось негромко трубил, чудно выгибая верхнюю губу, казалось смеялся в лицо Климу, будто приятелю по общей забаве.
Ничуть не стесняясь наготы, молодуха соскочила и, улыбаясь, взяла Клима за руку. Ее рука была горяча. Жар покатился по телу, сдавил грудь, перебил дыхание, наполнил виски тягучими ударами крови. Даже без зеркала Климентий понял, что его лицо, шея и даже плечи стали пунцовыми. Ладошки, напротив, застыли, сделались холодными и будто деревянными, перестав слушаться. Рот наполнился слюной, лишив его дара речи. Пришлось сделать усилие, чтобы ее проглотить, что, впрочем, ничуть не облегчило его состояния.
К своему ужасу он почувствовал шевеления внизу живота, какие бывали у него, когда на сеновале, подсвечивая фонариком, он открывал картинки из заветного журнала, выменянного у шурина за старенький скрипучий велосипед без одной педали. Он был готов провалиться сквозь землю.
Однако молодка, видя его замешательство, только хохотала, ничуть не смущаясь того, что может привлечь внимание посторонних. А зрители уже собирались. Несмотря на пелену, застившую взор, Климентий заметил соседскую рыжеволосую девчонку – его ровесницу, во все глазищи таращившуюся на них из-за прибрежных кустов. Впрочем, Клим знал, что так и положено.
Он понял, что от избытка ли солнца, напекшего голову, или еще по каким причинам, стал участником действа, о котором в селе ходило множество баек, передававшихся из поколения в поколение. Их шепотом рассказывали старушки и многократно потом повторяли подростки и дети, валяясь в сумраке сенных сараев, дополняя истории многочисленными и занятными подробностями.
Это был выход Мокушки – речной богини. Он случался раз в год и происходил всегда в одном месте – на Коровьем пляже, там, где в более крупную Мокшу впадала совсем крохотная лесная речушка Лосьма. Он почитался деревней, жители которой испокон веков считали его праздником – торжеством плодородия. Если он проходил удачно, Солнечный Лось покрывал стадо, коровы приносили здоровых телят, хорошо доились, целый год выменем и копытами не болели. Если парень умел угодить нимфе, река изобиловала рыбой, дожди шли регулярно, сено и рожь урождались в избытке, куры неслись, а коршуны и вороны не таскали деревенских цыплят. Кроме того, под конец, лесная девка давала избраннику маленький туесок с «ягодным грибом» – закваской для сурьи, которую все еще варили в их деревне.
От парня требовалось одно – не противиться. Наяда знала свое дело. Она обделывала его споро и с выдумкой, оставаясь с парнем до заката. Правда, хлопец потом не сразу приходил в себя, обычно неделю – другую отлеживаясь на сеновале. Но это – малая плата за благоденствие общины.
