— Не представите ли вы меня девушкам, мистер Кольер? — спросил толстяк. — Если вы уже закругляетесь — я бы не хотел прерывать репетицию.
— Что за вопрос, — откликнулся мистер Кольер. — Девушки, это мистер Дейвнант, один из наших главных покровителей.
— Не Дейвнант, а Дейвис, — поправил толстяк. — Я выкупил долю Дейвнанта. — Он взмахнул рукой, и Энн заметила, как на мизинце у него сверкнул изумрудный перстень. — Когда окончится представление, я хотел бы всех вас пригласить на обед. Дабы, так сказать, по достоинству оценить тот труд, который вы вложили в успех нашего общего дела. Итак, с кого начнем? — спросил он с явно напускной веселостью.
Он походил на человека, которому явно не о чем говорить, но каким-то образом нужно заполнить паузу.
— Мисс Мейдью, — нерешительно сказал он, обратившись к исполнительнице главной роли, точно желая продемонстрировать всем чистоту своих намерений.
— Простите, — отвечала мисс Мейдью, — я обедаю с Бликом.
Энн подошла к ним. Она не собиралась задевать Дейвиса, и все же его присутствие здесь поразило ее. Она верила в Судьбу и в Бога, в Добро и Зло, в Христа в яслях, во всю эту рождественскую чепуху. Она верила в неведомые силы, которые сталкивают людей самым неожиданным образом и заставляют их делать то, чего у них и в мыслях не было, но она — так уж она решила — не станет ни на чью сторону. Она не будет ни за Бога, ни за Дьявола; ей удалось уйти от Рейвена, и его дела ее уже не касаются. Она не выдаст его. Она не стала на сторону тех, кто поддерживает порядок, но и ему она помогать не станет. Твердо решив сохранять нейтралитет, она вышла из театральной уборной, после чего покинула здание и вышла на Хай-стрит.
Но то, что Энн увидела, заставило ее остановиться. Улица была полна народу. Люди теснились на ее южной стороне вдоль театрального фасада до самого рынка. Всеобщее внимание было приковано к электрическому табло над большим мануфактурным магазином Уоллеса. Люди читали выпуск последних известий. Она не видела ничего подобного со времени последних выборов, только сейчас не слышалось веселых выкриков. Люди читали о передислокации войск, о мерах предосторожности в случае газовой атаки. Энн была слишком молода, чтобы помнить, как началась последняя война, но она читала о толпах у королевского дворца, о взрыве патриотизма, об очередях добровольцев на призывных пунктах. Вот так, вероятно, и начинаются все войны. Она боялась войны только из-за себя и из-за Мейтера. Война представлялась ей их — ее и Мейтера — личной трагедией, которая разыграется на фоне общего ликования и трепещущих флагов. Но то, что она увидела, оказалось совсем не похожим на ее былые представления: эта молчаливая толпа отнюдь не ликовала, она была охвачена страхом. Бледные лица были повернуты к небу с какой-то мольбой: они не призывали Бога, они просто хотели, чтобы на табло появились какие-то совсем другие слова. Они возвращались с работы, а табло, молчаливо кричащее о международном кризисе, в котором они ничего не понимали, задержало их по дороге.
Энн подумала: «Не может быть, чтобы этот толстый болван... чтобы парень с заячьей губой знал...» «Что ж, — сказала она себе, — я верю в судьбу и, наверное, не смогу так вот просто уйти и бросить этих людей. От этого зависит вся моя жизнь. Как жаль, что Джимми нет рядом». Но Джимми, вспомнила она с горечью, на другой стороне, он среди тех, кто ищет Рейвена. А сперва надо дать Рейвену закончить погоню. И она вернулась в театр.
Мистер Дейвнант, он же Дейвис, он же Чамли — или как его там еще — что-то рассказывал. Мисс Мейдью и Альфред Блик ушли. Большинство девушек отправились переодеваться. Мистер Кольер слушал и растерянно озирался по сторонам, он пытался вспомнить, кто же такой этот Дейвис; мистер Дейвнант ходил в шелковых носках, и он знал Коллитропа — племянника того человека, которому задолжал Драйд. С мистером Дейвнантом мистер Кольер чувствовал себя в полной безопасности, Дейвиса же он совсем не знал. Это представление не будет тянуться вечно, и связываться с ненужными людьми было не менее опасно, чем терять связи с нужными. Возможно, Дейвис как раз тот человек, с которым поссорился Коэн, а может, дядя этого человека. Эхо нашумевшей ссоры еще отдавалось за кулисами солидных провинциальных театров. Скоро оно достигнет маленьких, третьеразрядных театриков. Будет буча. Кто-то нагреет на этом руки; кто-то покатится вниз, ну кроме, разумеется, тех, кому уже катиться некуда. Мистер Кольер был растерян, старался не говорить ни «да», ни «нет». Он истерически хихикал и смешно пыжился.
— Мне кажется, кто-то тут произнес слово «обед», — сказала Энн. — Я хочу есть.
— Кто первым пришел, того первого и обслуживаем, — бодро заявил мистер Дейвис—Чамли. — Передайте девушкам, мы еще увидимся. И куда же мы пойдем, мисс?..
— Энн.
— Прекрасно, — сказал мистер Дейвис—Чамли. — А меня зовут Вилли.
— Уверена, что вы хорошо знаете город, — сказала Энн. — Я здесь впервые.
Она подошла поближе к рампе, чтобы он получше ее разглядел. Интересно, узнает он ее или нет... но мистер Чамли никогда не смотрел на лица. Он всегда смотрел мимо них. Ему не надо было придавать своей большой квадратной физиономии выражение силы, если он хотел произвести на кого-либо соответствующее впечатление. Сила заключалась уже в самом ее существовании, и этому нельзя было не удивляться; вот так же люди удивляются при виде необыкновенно большого мастифа — это сколько же ему, такому здоровенному, каждый день всего нужно!
Мистер Дейвис подмигнул мистеру Кольеру, который безуспешно пытался казаться суровым.
— О да! Этот город я знаю, — сказал он. — Образно говоря, я его создал. Выбор здесь невелик, — добавил он. — Или «Гранд», или «Метрополь». «Метрополь» интимнее.
— Тогда идемте в «Метрополь».
— К тому же там лучшее в Ноттвиче сливочное мороженое.
Толпа на улице уже рассеялась. Людей на ней было не больше, чем обычно в эту пору: они разглядывали витрины магазинов, шли домой или в кино «Империал». «Интересно, где же сейчас Рейвен? — подумала Энн. — Как мне его найти?»
— Такси брать не стоит, — сказал мистер Дейвис. — «Метрополь» сразу за углом. Вам там понравится. Он интимнее, — повторил он, — чем «Гранд».
На самом деле ресторан отнюдь не отличался тем, что называется интимностью. Здание сразу же бросалось в глаза. Сложенное из красного и желтого камня, с часами на остроконечной башне, огромное, как железнодорожный вокзал, оно целиком занимало одну из сторон рыночной площади.
— Чем не «Отель де Виль»? — заметил мистер Дейвис.
Было видно, что он гордится Ноттвичем.
Между окнами в стиле ренессанса застыли скульптуры в стиле псевдоготики, здесь были представлены все исторические знаменитости Ноттвича — от Робин Гуда до мэра города тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года.
— Чтобы взглянуть на это, люди приезжают издалека, — пояснил мистер Дейвис.
— А «Гранд»? Как выглядит «Гранд»?
— Ах, «Гранд», — сказал мистер Дейвис. — «Гранд» — ужасная безвкусица.
Он подтолкнул ее к вращающейся двери, и Энн отметила про себя, что швейцар его узнал. «Мистера Дейвиса нетрудно разыскать в Ноттвиче, — подумала она, — а вот как найти Рейвена?»
Мест в ресторане хватило бы для пассажиров океанского лайнера. Разрисованные серо-зелеными и золотыми полосами колонны поддерживали голубой резной потолок, на котором в надлежащем порядке были разбросаны созвездия.
— Одна из достопримечательностей Ноттвича, — заметил мистер Дейвис. — Я всегда заказываю столик под Венерой.
Он деланно хихикнул и уселся, а Энн заметила, что над ними вовсе не Венера, а Юпитер.
— Вам бы надо сидеть под Большой Медведицей, — пошутила она.
— Ха-ха, недурно сказано, — засмеялся мистер Дейвис. — Непременно запомню. — Он склонился над картой вин. — Женщинам, как известно, нравится сладкое вино. — И признался: — Да я и сам сладкоежка.
Он погрузился в изучение меню и уже ничего вокруг себя не замечал; казалось, его интересует только меню, начиная с омара, которого он заказал. Так вот, значит, какие у него вкусы — огромный, душный дворец, где занимаются поглощением пищи, а интимность для него — отдельный стол среди двухсот точно таких же.
Энн полагала, что он привел ее сюда, чтобы пофлиртовать с ней. Ей представлялось, что с мистером Дейвисом будет легко договориться, хотя авантюра эта ее несколько пугала. Пять лет работы в провинциальных театрах ничему ее не научили. Она так и не поняла, где тот предел, до которого можно разжигать чужую страсть. Ее демарши были всегда неожиданны и рискованны. Разделываясь с омаром, она размышляла о Мейтере, о своей любви к нему и о том, как хорошо ничего не бояться.
