— А между тем,— сказал г-н де Бресе,— они отнимают у нас наши деньги и подрывают нашу национальную мощь.
— И оскорбляют армию,— вставил генерал Картье де Шальмо,— или, вернее, поручают оскорблять ее своим наемным брехунам.
— Это — преступление,— кротко сказал аббат Гитрель.— Спасение Франции — в единении духовенства и армии.
— Почему же в таком случае, господин аббат, вы защищаете евреев? — спросил герцог де Бресе.
— Я далек от того, чтобы защищать их,— возразил аббат Гитрель,— напротив, я осуждаю их за непростительное заблуждение, за их неверие в божественность Иисуса Христа. В этом пункте их упорство непоколебимо. То, во что они веруют, достойно веры, но не во все, что достойно веры, они веруют. Тем самым они и навлекли на себя осуждение. Оно тяготеет над всем народом, а не над отдельными личностями, и не касается израильтян, принявших христианство.
— А мне крещеные евреи не менее противны и, пожалуй, еще противнее, чем прочие,— сказал г-н де Бресе.— Я ненавижу их расу.
— Позвольте мне этому не поверить, ваша светлость,— ответил аббат Гитрель,— ибо это было бы прегрешением против веры и милосердия. И вы, без сомнения, разделяете мою мысль о том, что надо, до известной степени, питать признательность к некрещеным евреям за их добрые намерения и их щедроты в отношении наших богоугодных заведений. Нельзя, например, отрицать, что семьи Р. и Ф. подали в этом случае пример, которому должны бы подражать все христианские дома. Скажу даже, что госпожа Вормс-Клавлен, хотя еще не принявшая открыто католичества, последовала во многих случаях истинно ангельскому внушению. Супруге префекта мы обязаны той терпимостью, какою пользуются в нашем департаменте всюду преследуемые конгрегационные школы.
Что же касается баронессы де Бонмон, то она хоть и еврейка по рождению, но христианка по поступкам и по духу и в известной степени подражает тем благочестивым вдовам прошлых веков, которые уделяли церквам и бедным часть своих богатств.
— Эти Бонмоны немецкого происхождения, и их настоящее имя Гутенберг,— заметил г-н Лерон.— Дед разбогател на изготовлении абсента и вермута, словом на ядах; его трижды приговаривали за злостное надувательство и фальсификацию. Отец, промышленник и финансист, составил скандальное состояние на спекуляциях и хищнических скупках. Впоследствии его вдова преподнесла золотую дароносицу его преосвященству епископу Шарло. Эти люди напоминают мне двух стряпчих, которые, после проповеди доброго отца Майяра, перешептывались друг с другом на паперти: «Да неужели отдавать, что в руки попало?»
— Замечательно,— продолжал г-н Лерон,— что у англичан еврейский вопрос вовсе не существует.
— Потому что у них не такой характер, кровь не такая кипучая, как у нас,— отвечал г-н де Бресе.
— Безусловно,— сказал г-н Лерон,— весьма ценное замечание, ваша светлость. Но причины, быть может, заключаются еще в том, что англичане помещают свои капиталы в промышленность, тогда как наше трудолюбивое население вкладывает деньги в сбережения, то есть отдает их в руки спекулянтам, а значит — евреям. Все зло в том, что у нас сохранились установления, законы и нравы революции. Спасенье в одном: в быстром возврате к старому режиму.
— Да, это верно,— задумчиво произнес герцог де Бресе.
Так шли они, беседуя между собой. Вдруг, по дороге, предоставленной в пользование жителям местечка покойным герцогом, быстро, весело, шумно пронесся шарабан с фермершами в украшенных цветами шляпах и с землепашцами в блузах; среди них восседал рыжебородый весельчак с трубкой во рту, делавший вид, будто целится из своей трости в фазанов. То был доктор Котар, теперешний депутат Бресейского округа, бывшего ленного владения герцогов де Бресе.
— По меньшей мере странное зрелище,— сказал г-н Лерон, стряхивая с себя пыль, поднятую шарабаном.— Какой-то лекарь Котар, ваша светлость, представляет в палате Бресейский округ, который ваши предки в течение восьми столетий покрывали славой и осыпали щедротами. Вчера я еще читал в книге у господина де Термондра письмо, написанное вашим прапрадедом в тысяча семьсот восемьдесят седьмом году и свидетельствующее о его сердечной доброте. Помните ли вы это письмо, ваша светлость?
Господин де Бресе отвечал, что помнит, но не во всех подробностях.
И г-н Лерон стал тут же цитировать на память главные места этого трогательного письма: «Я узнал,— писал добрый герцог,— что, к огорчению жителей Бресе, им не позволяют собирать землянику в моих лесах. Подобные меры приведут к тому, что меня начнут ненавидеть, а это доставит мне величайшее огорчение на свете».
— В очерке господина де Термондра,— продолжал г-н Лерон,— я нашел и другие интересные подробности из жизни доброго герцога де Бресе. Ведь именно здесь он переждал самые тревожные времена, и никто его не трогал. Его благодеяния заслужили ему во время революции и любовь и уважение его бывших вассалов. Взамен титулов, отнятых у него декретом Национального собрания, он получил чин командира бресейской национальной гвардии. Господин де Термондр сообщает нам также, что двадцатого сентября тысяча семьсот девяносто второго года муниципалитет Бресе отправился во двор замка и посадил там дерево Свободы, повесив на нем табличку: «Во славу доблести».
