— Тебя не объегоришь! — усмехнулся Уланов, — Не все же такие, есть и порядочные женщины. На чем же тогда семьи держатся?
— Где они? Покажи хоть одну? Я имею ввиду молодых. Порядочных среди них днем с фонарем не найдешь. Читал про проституток, что ошиваются у гостиниц с иностранцами? Побольше академиков зарабатывают, причем валютой!
— Их тоже стали прижимать рэкетиры, — вставил Николай — И сутенеры.
— Слова-то появились у нас в обиходе, ну прямо из американских фильмов!
— Не то еще появится… — вырвалось у Николая, — Пока берем из-за границы все самое отвратительное.
— А чего ты, друг Коля, не женишься? — спросил Виктор. И глаза его хитро сощурились, как у сытого кота.
— Я?
— На честной, порядочной, которая тебе в карман не будет заглядывать?
— Карманы-то мои, дружище, пустые! — рассмеялся Уланов.
— Может, тут собака зарыта? Парень ты видный, рослый, а девочки нос воротят, ищут других, которые с бабками, машинами, дачами.
Чумакову не откажешь в логике! Вспомнилась Лариса…
— Любовь нынче подорожала, Коля, — продолжал Виктор, — Впрочем, как и все остальное… Где они, романтические девочки-комсомолки, которые влюблялись в метростроевцев, инженеров, стахановцев, лейтенантов из училищ? Куда они подевались? Погляди, какие телки бродят по Невскому, ошиваются у ресторанов и кафе? Наглые, курящие, могут запросто матом обложить, толкнуть и не извиниться… С такими при луне о звездах толковать не будешь! Веди в ресторан или выкладывай бабки, тогда снизойдет…
И в наблюдательности Виктору не откажешь. Подобное замечал и Николай, да что замечал! Сталкиваешься с такими девочками на Невском чуть ли не на каждом шагу.
— Может, врали нам писатели-поэты про чистую романтическую любовь? — разглагольствовал Чумаков, — Как врали и про многое другое? Была ли она? Или только в книгах? Мне вот в жизни ничего подобного пока не встретилось. Когда ишачил в ресторане, приходили к нам девочки… Плати «чирик», веди в закуток или в служебный туалет и делай с ней что хочешь. Иная пятерых за час пропускала. Были и такие, что за обед и рюмку водки собой расплачивались… А сейчас «чириком» не отделаешься — плати четвертак, а то и полтинник!
— «Чирик» — это сколько? — спросил Николай.
— Червонец, «рубль» — сотня, а «тонна» — тысяча, — пояснил Виктор. В его голосе звучали злые нотки, очевидно, очень не нравилось, что «любовь подорожала», он ведь привык все покупать по дешевке…
— Ну, а классики? — вяло возразил Николай, — Уж Шекспир-то не врал в «Ромео и Джульетте»? Или романтическая любовь Петрарки и Лауры? — Он вдруг подумал: чего он бисер мечет? Вряд ли Чумаков слышал про Петрарку и Лауру, а «Ромео и Джульетта» известны ему разве что по одноименному фильму. Вот что касается денежных дел, тут Витя — дока! Он без запинки скажет, какой сейчас в мире курс доллара, марки или фунта. Точно скажет, на сколько подскочили цены на антиквариат или на золото-серебро. Видно, сейчас он бизнесом мало занимается, боится вымогателей. Нагрянут на его тихую дачку, прижгут утюгом или паяльником и все накопленные ценности унесут. Теперь это часто случается.
— Не боишься тут один? — спросил Николай.
— У меня дом на охране, пара охотничьих ружей всегда заряжены, — неохотно ответил школьный приятель, видно, страх все же поселился в нем. Уж собаку-то мог бы позлее завести: овчарку или добермана-пинчера.
— Столько вокруг всякой мрази развелось, — заметил Уланов, — Грабежи, насилия, убийства! А по радио-телевидению взахлеб восторженно толкуют о демократизации правоохранительных органов.
— Скоро и до них доберутся, поглядим, как они тогда запоют!
— Кто «они»?
— А все, кто сейчас горло дерут про гласность и демократию, — махнул рукой Чумаков.
На крыльце Николая снова атаковал пес, прыгал на грудь, старался лизнуть в лицо. В нем прямо-таки клокотала неистребимая жажда ласки. Видно, хозяин не баловал его вниманием. На крыше железного гаража скучала под моросящим дождем рыжая кошка, ветер хлопал мешковиной, висящей на заборе. Тихо на улице, никого не видно, лишь стая воробьев расчирикалась на голом смородиновом кусте. На телевизионной антенне трепетал обрывок белого шпагата.
— Как пса-то звать? — спросил Уланов.
— Гарольд.
Не слишком ли благозвучное имя для обыкновенной дворняги? И где такую кличку Чумаков откопал для скромного, на редкость добродушнейшего пса? Однако спрашивать приятеля об этом Николай не стал. Поеживаясь на ветру в своей легкой синей куртке на молнии, протянул руку Виктору.
— Заезжай, — пригласил тот, — Иногда у нас выбрасывают в магазине кооперативный копченый палтус… Только подумать: четырнадцать рублей за килограмм! А ведь когда-то стоил полтора рубля.
— Ты тоже заходи, — сказал Николай. Хотя приятель и обложил его со всех сторон в смысле долга, он все же испытывал к нему чувство благодарности: деньги-то лежали в кармане, и дом в деревне Палкино Новгородской области уже завтра в это время будет принадлежать ему, Николаю Уланову…
Уже подъезжая к Ленинграду, он заметил, что дождь превратился в рыхлый пушистый снег. Он, правда, сразу таял на лобовом стекле, но обочины постепенно покрывались белизной, да и на стволах сосен появились белые пятна. Хотя зима 1989 года была на диво мягкой, все же в последних числах марта похолодало, вон даже снег пошел. Если ударит мороз, то ночью будет гололед на шоссе. Может, нынче же и махнуть в Палкино? Заехать на полчаса домой, попрощаться с бабушкой и — в Новгородчину?..
Идею купить дом в деревне подал старший брат — Геннадий, проживающий в Новгороде. Он был рыболовом и объездил всю Новгородчину вдоль и поперек, побывал почти на всех водоемах. Геннадию недавно исполнилось тридцать четыре года, по специальности он антеннщик — устанавливает на крышах коллективные телевизионные антенны. Может, конечно, соорудить и индивидуальную антенну, которая способна принимать ленинградскую и московскую программы. Он мог и телевизор починить, провести свет в дом, отремонтировать любую бытовую электротехнику. Так что на заработки Геннадий не жаловался…
Беда пришла к старшему брату с другой стороны: он еще лет десять назад пристрастился к алкоголю. Сначала выпивал, как и все, в выходные и по праздникам, потом втянулся, стал поддавать и на работе, тем более, что в халтуре недостатка не было. Начались прогулы, недельные запои. Два раза жена его отправляла лечиться в ЛТП, но не помогло. Жена с семилетним сынишкой ушла от него и, возможно, Геннадий совсем бы спился, но вдруг неожиданно для всех бросил пить. Правда, для этого пришлось ему съездить в Ленинград и полечиться у известного гипнотизера, а потом в довершение всего вшить «эспераль» на пять лет. Ему и бумагу вручили, что если запьет, то может быть смертельный исход. Правда, собутыльники брата утверждали, что все это — чистой воды обман: «эспераль» безвредна, и лечащегося алкоголика врачи просто запугивают, обманывают.
