Мы не знаем, где был в тот сумрачный и морозный день Василий Михайлович Головнин. Быть может — в отъезде, быть может — дома. Ни среди восставших, ни в рядах правительственных войск имя его не упоминается современниками. Трудолюбивый историк откроет когда–нибудь эту тайну, скрытую, возможно, в глубинах наших архивов.
Началась расправа. В Петербурге происходили аресты. И в головнинском доме тоже появились жандармы. Они задержались в комнатах Феопемта Лутковского — брата жены Василия Михайловича. Лутковский, двадцатидвухлетний мичман, совершивший уже два кругосветных плавания, состоял при Головнине «для особых поручений». Жандармы порылись в мичманских бумагах и книгах и ушли, унося с собою портрет Завалишина. Портрет висел на стене в комнате Лутковского.
Вскоре Феопемт Лутковский был выслан из Петербурга с «отеческим» наставлением — выбирать впредь лучших друзей. Он был отправлен на Черное море, которое считалось тогда «морской Сибирью».
Император Николай жестоко расправился с мятежниками. 13 июля 1826 года пятеро из них были повешены, а декабристов–моряков сперва казнили гражданской казнью на фрегате «Князь Владимир», а потом сослали в дальние гарнизоны. Опустел дом у Синего моста. Смолкли вольнолюбивые речи. Острожная тишина спустилась над Россией.
…Головнин продолжал упорную свою работу. Один за другим сходили со стапелей линейные корабли, фрегаты, шлюпы, военные транспорты. Строили корабли быстро: в Петербурге по три линкора в год, в Архангельске — по два. Флот получал новые суда, вполне пригодные для морских баталий и дальних плаваний.
В 1830 году Головнин был произведен в вице–адмиралы. Семь лет его генерал–интендантской деятельности принесли русским военно–морским силам двадцать шесть линейных кораблей, двадцать один фрегат, сто сорок семь судов различных типов и десять пароходов.
Летом пришла, в Россию страшная гостья — холерная эпидемия. Болезнь, уносившая тысячи человеческих жизней, произвол полиции, неуклюжие меры правительства — вызвали бунты. Вибрион холерный быстро распространялся в русских деревнях и городах. Заставы и кордоны, поставленные на бесчисленных проселочных дорогах для задержания проезжающих, не могли остановить ужасную заразу, и в 1831 году она достигла столицы. «Сарацинский падеж», как называл холеру Пушкин, вызвал в Петербурге панику. Жители были в отчаянии.
В конце июня заболел Головнин. Он страдал молча. Глаза его ввалились, лицо покрывалось холодным потом. Вскоре начались судороги. Они мучили его несколько дней. Василий Михайлович скончался. Немногие проводили его до Митрофаньевского кладбища, где хоронили тогда умерших от холеры.
В доме на Галерной улице осталась Евдокия Степановна с пятью детьми.
Пятидесяти пяти лет сошел Головнин в могилу. Россия потеряла в нем знаменитого мореплавателя и неутомимого труженика.
Мореходы нашей Советской страны не забудут того, кто возвеличил славу русского флота в глазах всего мира.
В 1806 году, скоро по возвращении в Кронштадт двух судов Российской Американской компании «Надежда» и «Нева»1, счастливо совершивших путешествие кругом света, оная компания решилась послать вторично судно «Нева» в такую же экспедицию. Тогда его императорскому величеству благоугодно было повелеть отправить с ним вместе военное судно, которое могло бы на пути служить ему обороною. Главный же предмет сей экспедиции был: открытия неизвестных и опись мало известных земель, лежащих на Восточном океане и сопредельных Российским владениям в восточном крае Азии и на северо–западном берегу Америки.
Государственная Адмиралтейств–коллегия, пользуясь сим случаем, заблагорассудила вместо балласта поместить в назначенное для сего путешествия судно разные морские снаряды, нужные для Охотского порта, которые прежде были туда доставляемы сухим путем, с большим трудом и иждивением, а некоторые нельзя было и доставить по причине их тяжести.
