За палачами — облаченными в красную, цвета скарлатинозной сыпи, одежду — следовали два их помощника, которые несли перед осужденными два черных знамени. На черных полотнищах знамен реяло по семи красных воронов. Это эмблемы казнимых. Семь воронов! Семь добрых товарищей, которые еще не сразу их покинут. За черными знаменами, сопровождаемыми каждое шестью стражниками, выступали преступники. Альберто шел подавленно, молча, свесив голову; в противоположность ему Орици угрожающе потрясал огромными кулачищами и изрыгал во все стороны страшные проклятия и ругательства, которые, разумеется, трудно было разобрать из-за маски, — ибо скорбные путешественники должны были в масках отправляться в свой последний путь. Маски снимали с преступников лишь перед тем, как зачитывали приговор. За стражниками гарцевал на вороном жеребце капитан sbiri; он размахивал сверкающей саблей и громко кричал: «Дорогу отцам города! Дорогу! Дорогу!» Процессию замыкали горделиво выступавшие следом за главным судьей сенаторы, для которых на месте казни была специально возведена трибуна, покрытая бледно-зеленым полотнищем.
Отцы города расселись по своим местам, за исключением Баккарини, который, стоя рядом с помостом для казни, отдавал приказания.
С Орици сняли маску. Гул и волнение прокатились в толпе.
Баккарини зачитал перечень его преступлений (скромные размеры моей книги не позволяют перечислить их, ибо это заняло бы не менее пяти страниц) и наконец — решение суда: «Во имя отца и сына и святого духа приговаривается к смертной казни через колесование».
Затем он дал знак палачу Бубуло Труксу:
— Сверши то, что повелела Верона!
Палач приблизился к Орици и положил ему руку на плечо; помощник палача уже держал наготове веревки. Но могучий пират внезапно с такой силой ударил в грудь палача, что тот, перевернувшись в воздухе, растянулся на земле в полутора саженях от помоста.
— У… у! А… а! — загудела толпа зрителей. — Вот это силища! Какой удар!
Стражники бросились к Орици, но тот в ярости сорвал с помоста бревно, служившее поручнем, и начал вращать его вокруг себя с такой быстротой, что только свист раздавался в воздухе.
— Убью, кто подойдет! — хрипел великан с диким отчаянием.
Стражники отпрянули. Бубуло Трукс поднялся с земли и, прихрамывая, побрел к трибуне, где восседал главный судья.
— Это настоящий зверь, ваша светлость. Он сплющил мне грудь. Больше я не подойду к нему ни за что.
Седовласый Челлини побледнел от возмущения.
— Какой позор! Эй, стражники, палачи, схватите его, или, видит бог, вы поплатитесь у меня за это!
Но стражники и палачи не двинулись с места.
— Десять золотых на брата, — воскликнул Челлини снова, — тем, кто свяжет Орици!
Однако и это не подействовало. Орици оказался хозяином положения. Его большие выпученные серые глаза налились кровью и бешено вращались, грудь хрипела, словно у быка, руки без устали крутили перекладину.
Баккарини решил применить тактику убеждения. Он был известный мастер на уговоры.
— Постой, Орици. Послушай меня одну минуту. Перестань крутить эту дурацкую палицу, ибо все равно в конце концов устанешь. Дай поговорить с тобой по-умному. Подумай сам, сын мой, ну на что все это похоже? Для чего ты затеял всю эту нелепицу? Я знаю тебя как человека разумного. Всю жизнь ты был именно таким. Так какого же дьявола ты выставляешь сейчас себя глупцом? Ты должен умереть, и точка. Вот шутка, что ты с французским языком выкинул, действительно остроумна. Мне самому она понравилась. Но вести себя сейчас так по-дурацки — это только меня позорить. Ведь еще совсем недавно я говорил синьору главному судье, что будь ты честным человеком, так из тебя мог бы епископ выйти.
Корсар заинтересовался этой речью, огляделся по сторонам и, увидев, что вблизи нет нападающих, опустил свое грозное оружие.
Такой успех окрылил сенатора Баккарини.
— Ты не только навлекаешь позор на меня, сын мой, но доставляешь мне еще и неприятности. Я привез из деревни свою тещу специально для того, чтобы она посмотрела на колесование. Вон она, смотри, сидит на балконе дома Корцетти. Взгляни сам, если мне не веришь! Ты же не остолоп какой-нибудь, чтобы не понимать, что это значит! Наверняка и у тебя есть теща. Вот и представь себе, пожалуйста, мое положение, если колесование не состоится.
Из рук Орици выпала дубина. Убедили ли его доводы сенатора или просто сказалась усталость? Он прохрипел лишь:
— Делайте со мной, что хотите!
Палачи подошли к нему, но в эту секунду поднялся со своего места Марио Челлини, главный судья Вероны, и, сделав палачам знак своим жезлом из белой кости, произнес:
— Остановитесь! Воцарилась могильная тишина.
— В этом человеке есть совесть, — дрогнувшим голосом проговорил главный судья. — Я нахожу приговор жестоким. Да будет ему наказанием пожизненное заключение.
Все сенаторы одобрительно закивали головами. Орици, запинаясь, благодарил.
— Теперь ты уж наверняка успеешь выучить французский! — заметил сенатор Баккарини.
Затем он зачитал состав преступления и приговор второму осужденному.
С Марозини сбросили маску. Пицо — «брат всех болезней» (причем самый мягкий из всех «братьев», ибо он предавал людей смерти, доставляя им наименьшие страдания) — стянул рубаху с Альберто и уже приготовился завязать глаза жертвы белым платком, когда через толпу прорвался какой-то человек и бросился прямо к судейской трибуне.
— Он не виновен в оглашенном преступлении! Убийца — я! Гул удивления пронесся над толпой. Из уст в уста передавалось имя:
— Доктор Балдуин!
Доктор Балдуин — убийца? Этот честнейший человек? Странные дела творятся на белом свете.
Главный судья кивнул палачам, чтобы осужденного отпустили.
— Балдуин! — воскликнул Альберто. — Мой дорогой друг! Ты — убийца! Это немыслимо!
Балдуин поднял голову и сказал:
— Да, судьи Вероны. Убийца — это я. Я убил человека на краю кладбища и сейчас, видя, что хотят казнить вместо меня не в чем не повинного человека, почувствовал угрызения совести. Вот моя голова.
Марозини в ужасе подбежал к Балдуину и тихо стал упрекать его:
— О мой друг, зачем ты вмешался в это дело? К чему это? Моя жизнь все равно ничего не стоит, и, коль скоро ты попал в беду, я с радостью приму на себя все кары, что предназначены тебе на земле. Возьми обратно свое признание, пока еще не поздно.
Балдуин сердито оттолкнул его от себя.
— Не досаждай мне пустой болтовней! Для меня жизнь стоит еще меньше…
— Как так? А Эзра? Ты должен жить ради Эзры.
— Эзра… Эзра… — пробормотал Балдуин грустно. — Подожди, ты все узнаешь.
Тем временем Марио Челлини, обменявшись мнениями с сенаторами, провозгласил публике свое решение:
— Поскольку вину за совершенное злодеяние принял на себя Балдуин Джервазио, приговор, по закону, обращается против него: он подлежит смертной казни через обезглавливание.
Баккарини обернулся к Пицо:
— Итак, возьми его, Пицо, и сверши то, что повелела Верона!
Но Пицо, с неудовольствием рассматривавший бычью шею Балдуина, не успел подойти к нему, как в толпе снова возникло волнение.
Сапожник по имени Сило, смотревший на происходящее с макушки дерева, вдруг весело закричал на всю площадь:
— Глядите, глядите, еще один убийца идет! Ха-ха-ха!
И действительно, какой-то свирепого вида человек, с тяжелым темным взглядом, кулаками пробивал себе дорогу сквозь толпу, беспрерывно крича: «Пустите меня, пустите, клянусь мадонной, что сегодня здесь обезглавят меня!»
Народ хохотал, но расступался перед ним. Незнакомец пролез на помост в том месте, где Орици сорвал поручень, и, дружелюбно похлопав по плечу спешившего к Балдуину Пицо, заявил:
— Обожди-ка, папаша! И у меня найдется что сказать по этому делу.
С этими словами он направился к судьям и, откинув назад свой грязный разорванный плащ, заговорил:
— Судьи Вероны! Глубокоуважаемые, милостивые синьоры! Убийство, про которое здесь читали, совершил не этот человек и не тот, а самолично я!
— Кто ты таков? — вопросил Марио Челлини.
— Я бандит Руффо. Тот, кого я убил на кладбище, был мой приятель, одноглазый Карто, — «Старая блоха», как звали его в нашей компании. Мы работали вместе, на паях. При дележе добычи он пытался обмануть меня на целую гинею, и поэтому мы поссорились. Из ссоры разгорелась драка, и я, обозлившись, пырнул его ножом прямо в сердце — уж больно рассердился я на такую нечестность. Но тут — откуда ни возьмись — появилась полиция. Я перепрыгнул через ограду кладбища и бросился в часовню. И вдруг кто-то окликнул меня из гроба. Я решил, что это мертвец, но скорей всего то был вот этот бедняга. (Бандит указал на Альберто.) Как ошпаренный, я выскочил снова через окно и спрятался между могилами.
Главный судья Вероны согласно кивал седой головой.
— Необычайный случай. Такого еще не встречалось в моей судейской практике. Так оно, вероятно, и было — ты убийца, это несомненно. Бедный Марозини случайно попал в западню, но тебя я не понимаю, Балдуин. Объясни нам, зачем ты разыграл эту комедию?
