— Зачем же на это тратить золото? — недоуменно спросил Сталин. — Не лучше ли употребить его на улучшение благосостояния наших великих народов?
— Я разделяю вашу мысль! — поспешно воскликнул Гитлер. Он никак не мог понять, почему Сталин вызывает в нем чувство почтительного испуга.
— Итак, начнем наши переговоры, — сказал Сталин, как бы отрезая Гитлеру пути к отступлению. — И для начала выясним некоторые существенные проблемы.
— Какие же? — встрепенулся Гитлер.
— Я хочу напомнить вам, о чем вы писали в своей исповедальной книге «Майн кампф». Могу процитировать дословно. — И Сталин стремительно, почти скороговоркой, но тем не менее внятно заговорил: — «Если мы хотим иметь новые земли в Европе, то их можно получить на больших пространствах только за счет России». — Сталин медленно и раздельно произнес фразу «только за счет России» и, приостановившись, вперил в Гитлера вопрошающие, готовые испепелить собеседника глаза. — Вы что, надеетесь, что Россия преподнесет вам эти земли на блюдечке с золотой каемочкой? — И, не ожидая ответа Гитлера, продолжил: — «Поэтому новый рейх должен вновь стать на тот путь, по которому шли рыцари ордена, чтобы германским мечом завоевать германскому народу землю, а нашей нации — хлеб насущный!» — Он снова посмотрел на Гитлера, как бы гипнотизируя его. — Ваши откровения, господин Гитлер, не вызывают двух толкований. Они вызывают лишь одно толкование: вы готовите агрессию против Советского Союза.
Гитлер, ничуть не смутившись, зловеще сверкнул черными глазами:
— Я тоже хочу вам кое-что напомнить. — И Гитлер с тем же истерическим воодушевлением, с каким обычно выступал на митингах и партийных съездах, пролаял: — «Фашизм — это война. Мутная волна фашизма оплевывает социалистическое движение рабочего класса и смешивает с грязью… Новая Конституция СССР будет обвинительным актом против фашизма…» Вы не отрекаетесь от своих слов? Кроме того, вы постоянно утверждаете, что ответите тройным ударом на удар поджигателей войны. Кто может поручиться за то, что этот тройной удар не обрушится на Германию прежде, чем она нападет на Россию?
— Есть люди, которые имеют язык для того, чтобы владеть и управлять им, — невозмутимо сказал Сталин. — Это — люди обыкновенные. И есть люди, которые сами подчинены своему языку и управляются им. Это — люди необыкновенные. К такого рода необыкновенным людям принадлежит некий Гитлер. Человек, которому дан язык не для того, чтобы самому подчиняться своему собственному языку, не будет в состоянии знать, что и когда сболтнет язык. А вы к тому же перенесли всю эту болтовню и ересь на бумагу, и получился вот этот пресловутый «Майн кампф». Вам что, не дают покоя лавры Наполеона? В таком случае есть необходимость напомнить, чем закончилось нашествие на Россию этого неистового корсиканца. К тому же, как мне кажется, вы похожи на Наполеона, как котенок на льва.
Гитлер въелся в Сталина совсем уже осатанелыми глазами.
— Однако вы не слишком придерживаетесь дипломатического этикета, — озадаченно произнес Гитлер. — Так недолго превратить нашу встречу в обыкновенную перебранку. И потому в отношении вас я не буду прибегать к подобным сравнениям. Не будем препираться и оскорблять друг друга, — неожиданно миролюбиво предложил Гитлер, и Сталин заметил, как на его сильно почерневших зубах сверкнул отблеск светильника. — «Майн кампф» — это всего лишь романтические мечтания юности! Сейчас мы должны объединиться, чтобы проучить зарвавшихся англосаксов и умерить их ненасытный аппетит, с которым они проглотили столько колоний! Я завоюю Англию, она не смеет именоваться Великобританией! И вот вам мое доказательство. — В руке Гитлера возникла газета «Фелькишер беобахтер». — Этот номер нашего официального органа мы конфисковали лишь за то, что в нем разглашен замысел нашей операции против Англии под кодовым названием «Морской лев»![1] Мы отказываемся от похода на Россию и хотим распять Англию — эту старую проститутку, этот европейский публичный дом!
— В таком случае, — тоном прокурора спросил Сталин, — что собой представляет ваш план под кодовым названием «Барбаросса»?
Гитлер растерянно заморгал редкими ресницами, глаза его заметались по сторонам, как у воришки, уличенного в карманной краже, но эта растерянность длилась лишь минуту: он тут же обрел свой надменный и неприступно-спокойный вид.
— План «Барбаросса»[2] — не более чем прикрытие, рассчитанное на то, чтобы отвлечь и ввести в заблуждение старого бульдога Черчилля и его закадычного друга — маразматика-калеку Рузвельта! Я хочу дружить с Россией! Вместе мы завоюем весь мир! Вы не думали, что Россию и Германию многое объединяет? И что, черт подери, мы с вами очень схожи друг с другом?
— В чем же? — Сталин проявил к последним словам Гитлера повышенный интерес.
— Начнем с необыкновенного сходства наших режимов, — торжественно изрек Гитлер. — Во главе России и Германии стоят диктаторы. И это разумно. Согласитесь, что общество — это биологический организм, у которого должна быть голова, должен быть мозг! Мозг германской нации — Гитлер. Мозг российской нации — Сталин. К счастью, в наших государствах нет демократического мусора. В наших государствах народу живется легко — ему незачем думать, за него думают вожди, и ему остается только одно — послушно и исступленно выполнять предначертания вождей. Это сплачивает нацию в единый монолит. Наши партии — национал-социалистическая и коммунистическая — необычайно родственны между собой.
— Чушь! — жестко сказал Сталин. — Наша партия, в отличие от вашей, — это партия интернационалистов, мы отвергаем национализм во всех его проявлениях. Вот если бы вы изменили название своей партии, отбросив это мерзкое словечко «национал», то знак равенства имел бы право на существование. Кстати, если вы знакомы с нашей историей, то ВКП(б) при рождении называлась РСДРП — Российской социал-демократической рабочей партией.
— Нет, нет и нет! — возопил Гитлер. — Никто не сможет принудить нас изменить название партии! Оно — на века! И «национал» — главное в этом названии! Иначе как мы сможем оправдать превосходство и величие арийской расы?
— Если продолжить вопрос о сходстве наших партий, — сказал Сталин, — то главное состоит не в названиях, главное состоит в том, что обе наши партии — правящие, они фактически олицетворяют собой государственную власть.
— Национал-социалистическая партия — это фюрер! — с гордостью воскликнул Гитлер.
— Коммунистическая партия — это народ, во главе которого стоит вождь! — тоже с гордостью сказал Сталин. — Лучший, талантливейший поэт нашей советской эпохи Маяковский очень верно выразил эту мысль: «Партия и Ленин — близнецы-братья. Кто более матери-истории ценен? Мы говорим — Ленин, подразумеваем — партия, мы говорим — партия, подразумеваем — Ленин!»
— Я очень хотел бы иметь такого же поэта, — с завистью произнес Гитлер. — Но ему бы надо фамилию Ленин заменить на фамилию Сталин!
— Мы, большевики-ленинцы, люди скромные, — возразил Сталин.
— И напрасно! — убежденно воскликнул Гитлер. — И скромность, и совесть — все это химеры, они лишь путаются в ногах, мешая идти к намеченной цели! Но — достаточно о партиях. Не пора ли нам сравнить наш социальный строй и нашу экономику? У вас национализирована вся промышленность, даже веники вяжет государство, а не частники. У нас — еще более обширная программа, но без ваших крайностей. Мы обещали передать концерны государству, пресечь все нетрудовые доходы, конфисковать военные прибыли.
