Решение зреет болезненно, медленно… Нет мужества взглянуть в глаза своему отражению. Для чего было всё — до? Стоило ли усилий то, что уже совершено? И где, в конце концов, кончаются твои иллюзии, а начинаешься настоящий ты? И какой ты там, под шелухой занятого положения, мегатонной ответственности, хранимых тайн и жестко просчитанного имиджа?
Ром выглядывает из окна своего бутафорского дворца. Там, у ворот, гора табличек растет и скоро станет выше надувного забора, а мумбаки всё идут и идут.
Александер, Безопасность и Территории, вертит в длинных цепких пальцах ослепительно белый карандаш. Маратище не дурак, и лобовая атака заранее обречена на неуспех. Нужен план. Неожиданный, острый, результативный. И пусть пращники пока еще не держат строй, а залп больше похож на пьяный салют, пусть будущие мечники то и дело сносят головы сами себе — время есть. Мумбаки учатся куда быстрее людей… И кому как не ему, кадровому офицеру, выпускнику Академии Генштаба, — как давно это было, а, Черный Перец?.. — построить бестолковых тварей в боевые порядки и доказать шефу, кто в этой фирме решает вопросы?
Софья Игоревна, Финансы и Собственность, брезгливо отталкивает ногой умирающую мумбаку с раскроенным черепом. Как богиня войны, давно и безвозвратно повзрослевшая детдомовская девочка возвышается над полчищами зверей, вооруженных пока только колотушками. Слабость — единственное, чего она не выносит. Ни в ком и ни в чём. Бесхребетный муж, хотя сам об этом и не догадывается, навсегда застрял в геологоразведке на дальних рубежах. Но как же ее подвел Ром! Со своими стенаниями и причитаниями, пацифистской философией и заглядыванием в глаза… Что он там хотел увидеть? Ее чуть не стошнило от этих правильных слезодавильных речей. Почти влюбиться в гения-слюнтяя… Бр-р! Говорят, что побеждает сильнейший… Что же ты, Софа, несгибаемая и властная, снова чувствуешь себя проигравшей?
Эдуард Валерьянович, Образ и Перспективы, отбрасывает в сторону еще одну табличку и устало откидывается в шезлонге. Мумбаки, поняв, что игра закончилась, постепенно начинают разбредаться. Ни намека, ни искорки… А чего ты, Эдичка, хотел? Контактов третьего рода? Братания и меморандумов? Вот так: артефакты есть, а разума нет. Был ли — вопрос вопросов, только не пустит Маратище сюда никаких ученых: очень уж мальчик не любит делиться игрушками.
ЭдВа несколько минут сидит неподвижно, а потом, усмехнувшись — это им понравится! — лезет в мешок и достает большой, упругий, красивый розовый мяч. Бродящие вокруг мумбаки замирают и смотрят на человека с любопытством.
Марат Карлович, хозяин и мозг «Трансресурса», сейчас по-настоящему отдыхает. Как любому сверхзанятому человеку, чтобы расслабиться, ему не нужно безделье — лишь другое, непривычное занятие. И он идет перед строем радостно курлыкающих мумбак, треплет им загривки, поправляет сползшие доспехи, подтягивает ремни. Шесть тысяч голов. Это легион. Маратище не чувствует себя цезарем, но медные орлы на щитах и пышные гривы шлемов шевелят в душе какую-то струнку, и шипучее веселье распирает дыхание, как бывает всегда перед большой битвой. Пусть понарошку, но ближайшей битвой из всех грядущих.
Роман Андреевич, Информация и Связь, замирает в неудобной позе над блестящей белизной пластика для трафаретов. В отражении — безоблачное небо, чужое солнце и больше ничего. Он несколько раз примеривается и наконец, всхлипнув, берет маркер. Из-под дрожащей руки на листе постепенно появляется контур человека.
